– Нина! Как ты тут оказалась?
Она приложила палец к губам, призывая к тишине, и затем шепотом объяснила:
– В моем доме мужчина. Он – дезертир, раненый. У него пуля в плече, рана воспалилась, бедняга мечется и бредит, как в лихорадке. Ты не можешь пойти и взглянуть на него? Я принесла деньги.
Ее рука нырнула в вырез платья и появилась с пачкой мятых банкнот. Мейер протестующе замахал руками:
– Убери их, ради Бога. Кто-нибудь знает, что он у тебя?
– Нет. Этот человек пришел прошлой ночью. Я накормила его завтраком, и он провел в доме весь день. Когда я вернулась с работы, он уже бредил.
– Хорошо, я пойду с тобой.
Доктор закрыл книгу, притушил лампу, положил в саквояж инструменты, дезинфицирующие средства. Стояла тишина.
Они вышли в сад, перелезли через стену и направились к маленькой хижине.
Дезертир лежал на большой кровати, без сознания, длинный, костлявый, черноволосый, со щетиной на запавших щеках. Его глаза ничего не видели, с губ срывались слова и обрывки фраз. Мейер понял, что незнакомец говорит по-английски. Пикантная ситуация! Мало ему дезертира, так он напоролся на беглеца из английской армии! Ничего не сказав Нине, он склонился над кроватью, разрезал повязку на ране.
Обнажив рану, Мейер присвистнул. Кожа вокруг набухла, горела красным, из самой раны сочился желтый гной. Веселенькая его ждала работенка: придется оперировать без обезболивания, а этот несчастный все равно может умереть через несколько дней.
Он повернулся к Нине:
– Разожги огонь. Вскипяти котелок воды. А потом подержишь своего гостя, пока я буду оперировать.
Губы Нины разошлись в улыбке:
– Давно я не держала в объятиях мужчину, доктор. С удовольствием выполню твою просьбу.
Но удовольствия она не получила. Пуля застряла в кости. Мейеру потребовалось двадцать минут, чтобы вытащить ее, и Нина не отдыхала все это время.
Когда операция закончилась, они уложили мужчину на постель, сели за стол, выпили вина, поели хлеба.
– Здесь его оставлять нельзя, Нина. Если кто-то узнает о нем, считай, что тебе крышка.
Она изумленно уставилась на доктора:
– Ты хочешь, чтобы я выгнала его? Такого слабого, больного?
– Потом, – устало ответил Мейер. – Когда он поправится.
– Давай лучше подождем этого потом, – улыбнулась женщина.
Глядя на нее в свете керосиновой лампы, доктор впервые за годы, проведенные в Джимелло Миноре, почувствовал прилив желания. Безупречные линии греческого лица, стройная фигура, высокая, крепкая грудь и страсть, дремлющая под смуглой кожей. Кроме того, ее отличали ум и смелость. Она не стала бы вопить, как другие на ее месте. Оставалось только изумляться, что Мейер сотни раз проходил мимо нее и ничего не замечал.