– Мне кажется, что умерев, люди не могут изменить своей точке зрения, – Мейер попытался обратить все в шутку, но лицо Нины осталось серьезным.
– Он ничего и не менял. Просто раньше время было неподходящее, а теперь пришла пора рассказать обо всем. Священник придет ко мне, когда будет готов к разговору. И узнает от меня обо всем.
Мейер пожал плечами:
– Что тут говорить, ты вольна делать все, что захочешь. Но прежде чем мальчик пойдет на виллу, я хотел бы поговорить с ним.
– Я собиралась прислать его к тебе. Ты прочитал бумаги Джакомо?
– Еще нет.
– Тебе не следует бояться, – с искренней нежностью сказала она. – В нем не было ненависти к тебе, даже в самом конце. Не будет он позорить тебя и теперь.
– Мне стыдно за себя, – коротко ответил Мейер и вышел в сад, где в полуденном зное стрекотали цикады, а пыль оседала на зеленые листья смоковниц.
Когда Мередит спустился к обеду, остальные гости уже собрались и пили херес в гостиной.
Контраст был разительный. Графиня, разряженная как для римского приема, Николас Блэк в элегантном черном смокинге. Мейер в поношенном костюме, лоснящемся от долгой носки. В чистой, свежевыглаженной старенькой рубашке, выцветшем старомодном галстуке. Держался доктор, однако, с достоинством, и его лицо не выражало ничего, кроме спокойствия. Мередит сразу подошел к нему:
– Рад познакомиться с моим лечащим врачом. Чувствуется, что я попал в хорошие руки.
– Не спешите судить, монсеньор, – не без юмора ответил Мейер. – У меня плохая репутация.
Тут графиня вытащила из угла отца Ансельмо и представила его коллеге из Рима.
Отцу Ансельмо уже перевалило за шестьдесят. Роста он был небольшого, лицо иссекли морщины, седые волосы падали на жесткий воротник, на плечах сутаны белела перхоть, на груди виднелись пятна от вина и соуса. Руки его скрючил артрит, и они находились в непрерывном движении. Мередита он приветствовал на итальянском, но говорил с сильным акцентом:
– Я рад видеть вас, монсеньор. Посланцы Рима у нас не частые гости. Ехать далеко, да и удобств тут никаких.
Мередит улыбнулся и попытался отшутиться, но старику явно хотелось выговориться:
– В этом беда нашего края. Ватикан даже не знает, что тут происходит. У них больше денег, чем можно себе представить, но нам не достается ни гроша. Помнится, когда я был в Риме…
Он говорил бы и говорил, если б по знаку графини слуга не принес ему бокал хереса и не увел от гостя. Мередит огорчился. Он вообще не любил болтливых стариков в сутане, и перспектива длительного общения с одним из них не сулила особой радости. Но тут же вспомнил проповедь Аурелио, епископа Валенты, и ему сразу стало стыдно. Поэтому он подошел к старику, дружески улыбнулся: