— Ну да, он. И лыжи припас. Осмотрительный!
Пономарь медленно удаляется, забирая все выше в горы. Не оглядывается.
— Перехитрил он нас, перехитрил! Лучше знает эти места.
— К зимовью подался?
— Куда же еще?
— Может, просто перехватить нас пошел, с ружьишком?
— Может, и так.
Володька, прислонившись к скале, сам застыл каменной массой. Только желваки бегают. Ночной мороз заполняет долину реки ощутимо колючими волнами. Здесь, на льду, ни единой щепочки для костра.
— Если не выскочим, замерзнем ночью, Стрелец.
Он не отвечает. Пономаря уже не видно в синеющих горах. Пусто, холодно. Ватник — ненадежная защита против саянской ночи.
Неутомимый Казырчик хлюпает в промоинах. Ручейки перестают бежать со скалы, замерзают — закатное небо отражается в глянцевой стенке.
Несколько случайно найденных на льду прутиков, конских котяхов — вот и все наше «кострище». В течение десяти минут можно погреть руки, полюбоваться робким пламенем. А впереди — нескончаемая саянская ночь.
— Эге-гей! — кричу я скалам в тщетной надежде услышать чей-то отклик.
Горы возвращают мой крик бездушным, насмешливым эхом.
Стрельцов пристально глядит на костерик, и в глазах его прыгают огненные блики, будто трепещет какая-то зарождающаяся мысль.
— Выскочим, Михалев!
— Как?
Вместо ответа Стрельцов, скинув ватник и сапоги, лезет на скальную стенку. На небольшой высоте над нами, метрах в пяти, растет несколько невзрачных кривых березок. Они прицепились к выступу и держатся каким-то чудом.
Взобравшись на выступ и вцепившись пальцами в расщелину, Володька достает охотничий нож.
Ему трудно удерживаться на скользких камнях. Я кидаю ему пояс.
— Пристрахуйся как-нибудь к выступу! Стрельцов срезает березки. Прошелестев ветвями, они плюхаются на лед.
Солнце давно село за дальними горами. Потрескивают наверху лиственницы, атакованные холодом.
Володька, тяжело дыша, спускается со скалы, вытирает кровоточащие руки о ватник.
— Давай намораживать переправу, Михалев!
Он перебрасывает березки через Казырчик — вершинки падают на плотный заберег. Чахлые стволы прогибаются, приникают к потоку. Конечно, по такой переправе не пройдешь: с первого же шага утянет Казырчик. Но у Стрельцова другой план.
Шапками мы черпаем воду и льем на тонкий березовый мосток. Мороз усиливается, и через полчаса пальцы уже заходятся от холода. Шапки, обросшие корочкой льда, тяжелеют и позванивают, как ведра.
— Только не останавливаться, Михалев!
Жерди разбухают, покрываются льдом и становятся толстыми и твердыми, как стальные брусья. Пленочка льда уже тянется от одной жерди к другой, крепнет.