Буймир (Гордиенко) - страница 150

Сани стояли у стога, казалось, целую вечность. Люди сбились в кучу словно для разговора по душам. Так, во всяком случае, казалось. Текля, однако, скоро поняла, что люди чего-то мнутся, о чем-то умалчивают, недоговаривают, больше прислушиваются. Прогребла оконце, слушала. Рассказывал чернобородый в добротных сапогах, кожухе и смушковой шапке, он заметно выделялся среди обступивших его сельчан в худой одежонке. За старшого у них; по всему судя, он хорошо был знаком с событиями этой ночи, и люди, обступив, расспрашивали его, но с опаской. Текля стала прислушиваться... Говорили о том, как партизаны, уже совсем было оказавшиеся у немцев в руках, вдруг исчезли. Текля с облегчением узнала, что Родион спасся. Помогла-де ускользнуть партизанам вода. Тяжелая раскисшая дорога помешала немцам, а то обязательно по мокрой пашне напали бы на их след.

Возчики хмурые, молчаливые. Бородач словоохотливо поведал, что партизанам устроили кровопускание, теперь все дороги перекрыты, скоро переловят лиходеев. Возчики поинтересовались: а немцев-то много убито? Бородач промолчал.

Текля приняла решение: если их тайник обнаружат, прикончить чернобородого, а самим спасаться. Только как убежишь белым днем среди голого поля, по заболоченной низине, на глазах у немцев, да еще с тяжело раненным Марком? Полицаи, охраняющие мост, конечно, поспешат, враз набегут целой ватагой, начнут охотиться верхами на конях, тогда спасения нет, это не ночью.

Люди, толпившиеся чуть поодаль, еще толковали, когда к стогу с вилами подошел тощий старикан и, встав на сани, нацелился вилами сорвать верх. И тут Текля подала голос... Услышав робкий шепот, моливший его не брать сена, увидев испуганные девичьи глаза, уставившиеся на него из стога, старик оторопел... Земля поплыла из-под ног. Другой и не так бы еще растерялся. Дело могло плохо обернуться, но дед быстро опомнился, устоял на ногах. Топтался на санях, пыряя вилами в стог, да покрикивал на лошадей, хватавших сено, мучительно ища выхода из создавшегося положения, пока не убедился в том, что и без того давно знал: сгнил верх, слежалось сено, сопрело. Застоговали как следует быть. Сам же и стога выкладывал. Будет чем накормить немецкую кавалерию. Старик постепенно соображал, что к чему. Ночь напролет гремела "канонада"... Вспыхивали ракеты, рвались гранаты, дребезжали стекла. К тому же он только что выслушал рассказ о раненых партизанах, неведомо куда исчезнувших среди ночи и теперь где-то скрывающихся от вражьего глаза. Старик все понял, и когда люди с вилами окружили стог, чтобы загружать сани, дедок решительно воспротивился этому.