Завхозова Татьяна, бригадирова Ульяна вокруг коменданта вьются, а у самих глаза по горнице так и бегают. Зависть их точит - ковры на стенах, ковры под ногами, ковры под столом, солнечный луч упал на пианино, от сверкающего блеска заслепило глаза. Столы накрыты голубыми скатертями, расшитыми мережкою да гладью, а на столах-то, на столах!.. Чего только не наставлено! Глаза разбегаются! Куры в румяной корочке, мясистые карпы, румянобокие яблоки. А каких пышных булок напекла Соломия, разукрасила калиной. И сама что калина! В хрустальных графинах играли радужными красками вишневые, золотистые напитки. Не дай бог, коснется солнечный луч такого графина - очарование для глаз.
Соломия не нарадуется, не наглядится на заморского гостя, голос медовый, душу готова положить, в себя не может прийти от радости:
- Уж мы вас ждали, все глаза проглядели... Сколько карты ни раскидываю - все выпадает благородный король! А тут как раз и вы!
Гость благосклонно улыбается, прикладывая руку к сердцу...
Шумахеру, конечно, приметны и просторная комната, и пригожая хозяйка, пышная, белотелая, - видно, в довольстве живет. Про Саньку-то и говорить нечего, - ходит по горнице как пава, подает на стол, покачивает крутыми бедрами, на полной белой шее нитка кораллов.
Санька обдавала ледяным взглядом переводчицу, которая сидела рядом с Шумахером, молоденькая, тоненькая, миловидненькая. Лицо, однако, невыразительное, никому не улыбнется, ни с кем не заговорит, не взглянет приветливо. От нее пахнет маем, волосы выложены волнами, костюм модный, сукно бостон и вдобавок белая пушистая шапочка на голове, которая очень к ней идет. Нужно, нет ли - переводчица наклоняется к Шумахеру, что-то чирикает по-ихнему. Уж не встала ли, не ровен час, стеной между Санькой и Шумахером? Откуда кому знать, что генерал-комиссар строго приказал своим подчиненным общаться с населением лишь на немецком языке, ибо, выступая на местном наречии, они возбуждают лишь смех среди населения. Хотя Шумахер и понимал немного "местную" речь и сам разговаривал, однако противодействовать инструкции не стал, более того, отнесся одобрительно.
Когда бокалы были наполнены огненной влагой, Шумахер встал, за ним поднялся искушенный в подобных делах староста, показывая, так сказать, пример, за старостой дружно повскакали гости, самозабвенно слушали, как Шумахер, словно подавая команду, что-то выкрикивал... Переводчица звонким голосом пояснила ("Панове!" - обратилась она к гостям) - герр комиссар провозгласил тост за здоровье фюрера...
У Селивона взыграло сердце, он не выдержал и упоенно завопил: