- А про "вермишель" и говорить нечего.
Так хозяйки называли порох, которым пользовались при растопке печи: уголек подложишь, и он вспыхнет, дрова или будылья займутся, как сухие.
Полевая дорога длинная, из-за бурьяна не видно поля - заросла бурьяном и людская судьба, - поблекли осенние краски, деревья стоят голые, подули студеные ветры, закаменела земля, потрескалась, как посыплют снега - отойдет. Черные платки с базара возвращались. Понурые, заморенные женщины шаркали заскорузлыми сапогами, Жалийка делилась своими печалями. День настает - не знаешь, за что браться.
Смуглое лицо Меланки Кострицы сурово-задумчиво.
- Нам еще полбеды - нам хоть воду из колодца можно брать. А как семьям активистов, им к колодцу не подступиться...
Времечко настало, хоть не заикайся о своем горе, - у людей еще горше...
Меланка Кострица похоронила дочь-кормилицу, разве это не печаль? Кое-кто дочерей выкупил, у нас нечем... Забрали дорогую труженицу на потеху и посмеяние... Хоть бы кто укоротил ночи, светить нечем, не спишь, думаешь...
Зимняя пора, темнеет рано, люди управляются с хозяйством при коптилке; Жалийка купила бутылку керосину, двести рублей отдала Селивонихе, старостиха еще и побожилась, что продешевила, - скидка, мол, только односельчанам. Селивон с Игнатом - это всем известно - привезли железную бочку керосина, теперь выручают хорошие деньги. Скажете, соли мало награбастали? Лошадь своя, Селивон навез сена целый стог, хлеба нахватал на три года, от сукна, хрома сундуки ломятся. Сказано, кому война, а кому корова дойна...
Соломия что пион, обставилась кубышками, торгует самогоном. Под столиком канистра с керосином. Известно, где самогон, там и веселье. Тоже ярмарку устроили! Молока немец не разрешает продавать - нигде ни кувшинчика не увидишь, а самогону - пропасть. Селивон с Игнатом подводами возили свеклу, сахар, теперь падкие на барыш хозяйки весь базар залили самогоном. Кожевники, сапожники, портные, шапочники, скорняки, кожушники, полицаи, старосты, подстаросты, всякий сброд - сбились оравой - люди дерзкие, денежные, - подшучивают над молодицами: почем молоко?
Соломия прямо-таки рассыпается, нахваливает свое пойло:
- Даже горит! Не мутный и сивухой не отдает. Как слеза! Не едучий! Без всякого настоя. Нет в нем ни махорки, ни перца, ни карбиду, ни чемерицы, ни майских жуков! Вот, отведайте!.. А запах! Не перекис, не затхлый. Не обалдеешь, как от едучего. Первачок. Может, подвеселить? Это вам не какая-нибудь "баламутка".
Патефон играет, зазывает народ, пьяницы самогон хлещут, похваливают как огонь! Согрел внутренности. Лица набрякли, не то от ветра, не то от самогона. Кое-кого уже покачивает, но все как воды в рот набрали - ни песен, ни шума, как на похоронах, немецкие полицаи хмуро наблюдают за порядком. Самогонщицы, правда, не так падки на деньги, как на соль и мыло...