Мы сидим на кухне, теснясь вокруг крошечного столика. Дверь, ведущая в комнату родителей, по обыкновению отошла, и я слышу многозначительное кряхтение: “Э-хе-хе-хе!” — тянет папаша. Когда провожу гостей, обязательно примет вид утомленного графа — даром что на щеках седая щетина, а темя венчает целлофановый пакет, прикрывающий плешь от сквозняков, — и ба-а-асом, врастяжку осведомится:
— Александра! Что это за визгливый кастрюльтрест? С каких пор ты так неразборчива в знакомствах?
И придется давать отпор агрессору.
— Саша, пошли покурим на лестнице?
— Я же не курю.
— Ну, за компанию. Поговорим. Столько не виделись!
Учитывая ситуацию, идея сомнительна. Но Катышеву виднее. На лестничной площадке темновато, прохладно, тихо. И никто не подносит, это тоже плюс. Застолья мне давно не в кайф: с тех пор как начала через силу пить больше, чтобы Виктору меньше досталось. Хмель при этом разом утрачивает всякую прелесть. Похоже, навсегда. И пьяная беседа становится решительно неприятной. Именно то, что меня сейчас ожидает: Толя крепыш, но выдуть успел многовато. Он сразу берет быка за рога:
— У нас Скачков был. Грустный! Раньше, говорит, хоть утром на вокзале можно было тебя выследить, а теперь ты, видно, по другой ветке ездишь. Не думал, что ты такая жестокая.
— Такая простуженная. Все больше на бюллетене. Но насчет другой ветки — мысль, надо попробовать. Зачем это выслеживание? Чего ради он тянет кота за хвост? Он ведь женится, ты в курсе?
— Ну да, — неохотно признается самозванный посредник. — Лара. Она ничего, но вы с Витей — это же, Сашка, было нечто! Если даже у вас не вышло, во что верить, на что рассчитывать, ну, хоть мне сейчас? Тогда, получается, никакой надежды вообще нет? И для нас с Тоней? Ни единого шанса?
В увлечении он хватает меня за руку, хочет, жаждет внушить то — не знаю что, да и сам он не знает…
— Милый, не долго ли ты куришь?
В проеме двери — Тоня. Улыбается. Но лучше бы перестала. Если дежурный оскал всегда выглядит так, разумнее от него воздерживаться. С запозданием соображаю: выпархивает счастливая невеста на лестницу и видит своего Ромео пылко мнущим за локоток эту подозрительную, малопонятную разводку. Ничего себе! Бездарно выдавая свою виновность смущением, веду дорогих гостей обратно, за столик. Разволновавшийся Катышев щедро наполняет стаканы:
— За Шуру!
— Толь, за Шурочку мы уже пили. Забыл? Тебе, наверное, вина больше не надо. Головка кружится?
— Ничего я не забыл! А кружится — да! За Шуру, потому что это человек, за которого до утра можно пить! Вы ее не знаете, это такой… такая… Председательница оргий, вот как мы ее звали, когда, бывало… эх, скажи, ведь хорошо было, Шурка? Признайся: все равно хорошо, как бы ни кончилось! А в Судаке, на скале, нас там после молодого вина чуть волной не смыло?… А на карьер когда ходили с шашлыками, ты еще босиком на пчелу наступила и глазом не моргнула, ну?!