Девушка посмотрела на меня презрительно (красивые не любят несчастненьких), посмотре-ла и отвернулась. Мне стало неловко и досадно, ибо перед этой девушкой я предстал в самом невыгодном и нищем виде.
– Я сын генерал-лейтенанта,– сказал я Коршу,– у меня скоро три комнаты будут.
– В каком смысле? – удивился Корш.
– А вот так,– обращаясь не столько к нему, сколько к этой девушке, сказал я,– по реабилитации…
– Значит, порядок,– сказал Корш,– а я за тебя волновался.
– У меня двоюродная сестра тоже пострадала в период культа,– неожиданно низким, несмотря на хрупкость, но приятно волнующим голосом сказала девушка,– полгода назад они с матерью квартиру получили… Правда, одну комнату…
– А Гоше больше и не надо,– сказал Корш,– слышал анекдот о молодоженах, у которых было пять комнат? – И, отведя меня в сторону, рассказал мне анекдот, рассказал с аппетитом, как опытный кулинар, знающий, что его кушанья придутся по вкусу.
Анекдот рассеял досаду и приправил мое состояние остреньким душком чувственного волнения. Даже приехав к обнесенному забором зданию управления внутренних дел, я все еще испытывал это чувственное волнение, весьма приятное, когда все идет удачно, но которое, в то же время, при неблагоприятных обстоятельствах, даже незначительных, может перейти в резкое раздражение.
В проходной стоял высокий старшина внутренней службы, который беседовал с сидящей в окошке бюро пропусков женщиной с перманентом согласно моде сороковых годов.
– Простите,– благодушно сказал я, разумеется, по аналогии с военной прокуратурой ожидая самого хорошего приема,– мне надо выяснить…
– Подожди,– резко оборвала меня женщина и, главное, на «ты».
В глазах у меня помутилось, и впервые родился тот самый звенящий крик, к которому я часто прибегал впоследствии, повелительный от ненависти и полный душевной боли от отчаяния.
– С кем разговариваешь,– крикнул я,– сталинская сволочь!…
Женщина подняла на меня голову и посмотрела растерянно и испуганно. Старшина первый сориентировался в обстановке.
– Что вам надо? – спросил он.– Скажите толком.
То, что эти люди из управления внутренних дел растерялись, как мне показалось, и не ответили на мое оскорбление, придало мне какое-то состояние капризной обиды.
– Мне надо управление лагерей, где всякая сволочь угробила моего отца генерал-лейтенанта Цвибышева! – крикнул я.
Хоть выразился я достаточно туманно, но старшина понял и сказал примирительно:
– Позвоните по телефону десять сорок один.
Я подошел к настенному телефону и резко снял трубку. Ответил мягкий мужской голос. Как я понял впоследствии, низшие инстанции еще не сориентировались и не могли усвоить новый стиль, который ко всему они внутренне отвергали. Средние же инстанции действовали достаточно согласованно с высшими.