Резкое и грубое слово хлестануло среди шума и политических споров так, что на мгновение наступила тишина.
– И тебя, Бруно,– продолжал в тишине Платон,– тебя тоже сажали… Специальная площадка была для этого утрамбована.– Он помолчал, громко сопя, и вдруг озверел так, что пошел красными пятнами.– Политическим онанизмом балуетесь,– крикнул он,– вот за что я вас ненавижу.– И, сказав это, встал и вышел, хлопнув дверью.
– Какая мерзость,– поморщившись, сказала Ольга Николаевна,– он не Сталина ненавидит, он советскую власть ненавидит… Он, кажется, из поповичей и арестован чуть ли не в двадцать седьмом, когда редко арестовывали по наговору.
– Сейчас трудно определить, Ольга Николаевна,– сказал Бруно,– кто сидел справедливо, а кто несправедливо… Да и вряд ли стоит этим заниматься.
– Нет, стоит, уважаемый Бруно Теодорович,– резко поднялась на локте Ольга Николаевна,– очень даже стоит. Такие, как Щусев (значит, Платона фамилия Щусев, про себя понял я), такие хотят примазаться к нашей трагедии. Отец его, кажется, из крупных эсеровских лидеров. Только фамилия у отца, кажется, другая.– Ольга Николаевна затратила много сил на этот выкрик и после устало опустилась на подушку.
– Насчет отца-эсера мне неизвестно,– сказал Бруно,– но то, что он юношей в заключение попал, это точно… У него одного легкого нет, да и второе гниет…
– И все-таки я тебя, Бруно, не понимаю,– сказал Бительмахер,– не понимаю твоей привязанности.
– Да не то что привязанность,– сказал Бруно,– подружились в лагере… Такая дружба часто необычной бывает и самому непонятна, как любовь…
– Во всяком случае я убеждена,– сказала Ольга Николаевна,– что от таких, как Щусев, нам, людям, невинно пострадавшим, надо всячески отмежевываться и особенно оберегать от его влияния молодежь. Я видела, как Гоша, кажется, я правильно запомнила ваше имя,– повернулась она ко мне,– я видела, как Гоша смотрит на него с интересом… Кстати, Бруно, познакомься, это сын бывшего комкора Цвибышева… Тоже из реабилитированных…
Так несколько поздновато я был наконец представлен.
– Фильмус, сказал альбинос, протягивая мне свою большую ладонь.
– Скажите честно,– обернулась ко мне Ольга Николаевна,– ведь вам Щусев понравился? Вот так, по-комсомольски, не кривя душой…
Вопрос застал меня врасплох, я не успел сориентироваться в обстановке и, во-первых, еще недостаточно понимал, насколько нужны мне эти люди и в какой степени потому можно себе позволить кривить душой, а во-вторых, еще не понимал взаимоотношений… Чтоб получить время на обдумывание, я ответил нейтральной фразой: