– Не следует путать экономику с нравственностью,– говорил седой блондин, подобным началом привлекая к себе всеобщее внимание. (Я сделал для себя открытие, вернее, я знал это и ранее, но не сосредотачивался на этом. А между тем – главное начать… Если найти удачную фразу, необычную, очень умную, очень острую, очень даже нелепую, но главное «очень»… Позднее можно молоть и чепуху, тебя будут слушать.)
– Крепостное право экономически было необходимо России, – говорил блондин,– но нравственно ему нет оправдания… Вот где основа трагедии…
Нервное напряжение первых минут спора несколько спало, разговор переходил в выгодное для меня русло публичного обнаружения собственной личности. Я начал обдумывать мысль, с которой должен был начаться мой триумф, а может, даже и личная дружба с Арским. Лучше всего сказать что-либо дурное о Сталине, но только если оно необычно и заключено в своеобразную форму, поскольку просто дурным о Сталине теперь не удивишь. Одна из ниточек в этом направлении – мой отец, тюремная смерть которого, висевшая надо мной позором, ныне вдруг становилась не менее почетной, чем смерть на фронте. (До живого тела святынь тогда еще не дошло, и оплевывание вечных ценностей началось позднее, и такие древние античные слова, как, например, героизм, оптимизм, или такие библейские, как идея, авторитет, вера,– такие слова еще были в цене, даже в самых смелых компаниях.)
– Культ ставит все дрязги между людьми на политическую основу,– говорил друг Арского, Костя.
«Я вполне мог бы высказать эту мысль,– с досадой думал я,– как просто сказал и привлек внимание… А на что оно ему?… Он и так с Арским на „ты“…»
– Влюбленность ничего не имеет с любовью общего,– сказал парень в центре стола,– так же как физически разные проявления – смех и кашель… Смех может перейти в кашель, а вот кашель в смех – такое редко бывает…
«Это что– то из другой оперы,-подумал я,– значит, и так можно… Впрочем, я прослушал начало… Очевидно, оно связано как-то с культом».
– А вот, например, стихи удивительно своеобразные…– крикнул Вава (он сидел рядом с Арским).– В тот вечер, хмурый и осенний, лежали рядом я и ты… И друг на друга, точно волки, урчали наши животы…
– Ну, это уже литературное хулиганство,– сказала одна из красивых женщин (некрасивой шестнадцатилетней девочке стихи, кажется, понравились: она радостно взвизгнула).
– Верно,– вынес приговор Арский,– отвратительное словоблудие.
– Я, собственно, не говорю, что они хороши,– пробовал ретироваться, сохраняя достоинство, Вава,– я их привел как образец…
«Хорошо тебя отщелкали по носу,– злорадно подумал я,– нет уж, так нелепо я не вылезу… Лучше уж промолчу весь вечер и уйду не замеченный обществом… А жаль… Возможность есть, чтоб сказать что-либо удачное… Необычное… Вот, например, у нас в обществе это любят… Несколько раз „на телевизоре“ начинался разговор о политике, и все рабочие, как один, ругали Хрущева, а о Сталине говорили с почтением… Сталин войну выиграл и каждый год снижение цен делал… На Рахутина, который пробовал возражать, так накинулись, что он еле ноги унес».