Мне удалось растянуть свое состояние «свободного полета» на несколько недель. Дело о страховом мошенничестве, за которое я взялся, я расследовал без особого рвения. Сергей Менке, посредственный артист балета Мангеймского национального театра, застраховал свои ноги на крупную сумму, и сразу же за этим последовал сложный перелом одной ноги. Причем он навсегда утратил способность танцевать. Речь шла о страховой выплате в размере одного миллиона, и страховая компания хотела убедиться в том, что это действительно был несчастный случай. От одной мысли, что кто-то способен сам сломать себе ногу, у меня мурашки побежали по спине. Когда я был маленький, мать рассказывала мне в качестве примера мужской силы воли историю о том, как святой Игнатий Лойола сам молотком сломал свою неправильно сросшуюся после перелома ногу. Я всю жизнь терпеть не мог членовредителей — маленького спартанца, который позволил лисице прогрызть себе живот, Муция Сцеволу>[66] и Игнатия Лойолу. По мне, так пусть бы они все получили по миллиону — только чтобы исчезли из школьных учебников. Мой артист балета сказал, что сломал ногу, закрывая тяжелую дверцу своего «вольво». В тот вечер у него была высокая температура, а ему, несмотря на это, пришлось танцевать в вечернем спектакле, и после выступления он был немного не в себе. Поэтому, садясь в машину, он захлопнул дверцу, не успев убрать ногу. Я потом долго сидел в своей машине, пытаясь представить себе эту картину и понять, возможно ли такое. Больше я ничего предпринять не мог, пока не вернутся его коллеги и друзья, разлетевшиеся кто куда по белу свету в связи с окончанием театрального сезона.
Иногда я вспоминал фрау Бухендорфф и Мишке. В газетах я об этом случае ничего не нашел. Когда я однажды во время прогулки проходил мимо дома на Ратенауштрассе, ставни на втором этаже были закрыты.
Это была чистая случайность, что я в тот день, в середине сентября, вовремя обнаружил ее сообщение на автоответчике. Обычно я только вечером или уже на следующий день утром прослушиваю поступившие после обеда сообщения. Фрау Бухендорфф позвонила во второй половине дня и спросила, можем ли мы встретиться после работы. Я забыл в конторе зонтик, вернулся за ним, заметил сигнал на автоответчике и перезвонил ей. Мы договорились встретиться в пять часов. У нее был какой-то неуверенный и грустный голос.
Около пяти я был в конторе. Я сварил кофе, вымыл чашки, привел в порядок бумаги на столе, ослабил узел галстука, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, опять поправил галстук и принялся двигать взад-вперед стулья перед столом, пытаясь поставить их ровнее. В конце концов они стояли так же, как и до этого. Фрау Бухендорфф пришла ровно в пять.