– Кто это? – спрашивает у Таси Антихрист.
– Это тятя мой и друг его Павлов, – плача, дрожа отвечает Тася.
– Чего они хотят? – спрашивает Антихрист, ибо с ним такое случалось: в предельные моменты он вдруг переставал понимать окружающую жизнь и из глубин его являлась небесная брезгливость к людям.
– Беги, – плача говорит Дану Тася, – меня тятя только побьет, поскольку он меня любит, а тебя он зарубит, поскольку ненавидит. Беги, у тяти топор…
– Топором он нас не коснется, – говорит Антихрист, – ничем он нас не коснется, кроме как рукой.
– Рука у него тоже тяжелая, покалечить может, – дрожа в страхе, говорит Тася, – а Павлов душить любит за горло.
Меж тем Копосов и Павлов уже сбегали, скользя по мокрой траве, косогором и приближа-лись. Различимы стали их злобные лица. Впрочем, у Копосова к злобе примешивалось страда-ние, отчего его лицо было крайне необаятельным. У Павлова же к злобе примешивалось веселье, что, наоборот, делало его похожим на обаятельного, остроумного сатирика-славянофила.
– Прижмись ко мне крепче, любимая моя, – сказал Антихрист, – прижмись изо всей силы и ничего не бойся… Не слишком сильно они нас коснутся.
– Отчего ж не слишком сильно, – в полубеспамятстве уже спрашивает Тася, – отчего ж не сильно, если ненавидят?
– Оттого, – отвечает Антихрист, – что сильнее не успеют… Как коснутся, сразу умрут оба…
Хоть дрожала Тася, но что увидела она рядом с собой, у лица своего, заставило ее совсем забыться в лихорадке… Огненные, смертоносные глаза Аспида глянули сквозь мягкие, кроткие еврейские черты любимого и воспламенили его ненавистью Преисподней, Божьей Всемирной Казнью… Похолодела Тася, и стало ей страшно не за любимого, который словно бы исчез, а за отца своего.
– Не трогай тятю, – неизвестно к кому обращаясь, с мольбой сказала она, – не трогай тятю моего…
– Жаль, – сказал Антихрист, – значит, придется пощадить и второго. Ибо они задумали одно, в этот момент не может быть для них отдельной казни… Но позже казнь им будет разная…
Не смогли остановиться Копосов и Павлов, как не может остановиться человек, бегущий с высокой горы, пробежали, пронеслись, словно влекомые неведомым ветром, Копосов и Павлов мимо обнявшихся влюбленных… Понесло их по кустарнику в овраг, поволокло по глинистым, скользким от дождей склонам и бросило в ручей, мирно журчащий среди камней… От такого невольного бега потеряли возможность управлять своим телом, руками своими, ногами Копосов и Павлов.
– Эх! – сам того не желая, ударил Копосов плотницким топором по мокрому валуну. Хорош был топор, да топорище треснуло.