Читая книгу или во время просмотра телепрограммы, указывали противники сенсориев, человек вынужден напрягаться до определенной степени, соучаствовать в действии. Но сенсории лишь погружали нас в ослепительную, до плотности реальную, коварно обволакивающую грезу и оставляли после себя разрушающую сознание мысль о том, что грезы куда интересней и желанней реальности. Этого позволить нельзя, даже если бы это было правдой. Сенсории опасны! Конечно, в области сенсорозаписи были созданы некоторые подлинные произведения искусства (нельзя сбросить со счетов Веррехо, Джонстона и Телькина, и Микельсен тоже много обещает). Но это была капля в море. И если противопоставить им разрушающий эффект на психику, сдвиг общественного сознания в сторону пассивного потребления…
Следующее поколение, гремели критики, будет не в состоянии думать, читать и осмысленно действовать!
Это был серьезный аргумент. Но Блейн, имея за собой 152 года перспективы, помнил об аналогичных дискуссиях по, поводу радио, телевидения, комиксов и дешевых книг в бумажных обложках, выпускавшихся массовыми тиражами. Каждое нововведение, как представляется сразу, грозит разрушением культуры и неизбежно становится органическим элементом этой культуры, воплощением добрых старых дней, духом Золотого Века, которому грозит уничтожением следующее нововведение.
Сенсории, хорошо это или плохо, уже существовали. Блейн вошел в магазин, чтобы испытать их.
Осмотрев несколько моделей, он купил недорогой проигрыватель марки «БЕНДИКС». Потом, по рекомендации продавца, он выбрал три популярные записи и отправился в кабинку, чтобы проиграть их. Укрепив на лбу электроды, он включил первую сенсорозапись.
Это была историческая запись, романтический пересказ «Песни о Роланде», выполненная в низкоинтенсивной манере без переноса личности, что позволяло воспроизвести масштабные сцены битв. Греза началась.
…и Блейн оказался в проходе Ронсевалля, в то жаркое и роковое утро августа 778 года, он стоял среди арьергардной охраны Роланда, наблюдая, как основные силы армии Шарлеманя медленно уходят в сторону родной земли Франции. Усталые ветераны сутулились в седлах с высокими задними луками, скрипела кожа, шпоры позванивали о бронзовые стремена. Пахло сосной и потом, ветер доносил едва ощутимую горечь дыма с развалин Пампелоны, во рту был привкус начищенной маслом стали и сухой летней травы…
Блейн решил купить запись. Следующая греза оказалась высоконапряженным приключением на Венере; зритель полностью сливался с главным героем — невиновным, но преследуемым человеком. Последняя запись оказалась переменной интенсивности версией «Войны и мира» с периодическими переключениями на слияние с личностью героев.