Улыбнувшись, Алекс отсалютовал Игорю мечом, вскинув тяжелый клинок легко, будто соломинку, и, не теряя времени даром, ринулся в атаку…
«Викинг» был тяжелое своего противника и старше его, по эти недостатки легко перекрывались его опытом: он убивал на арене людей и нелюдей вот уже несколько лет. Игорь в сравнении с ним был просто кутенком-несмышленышем.
— Как тебе вот это?! — Шпага с трудом отразила молниеносный выпад: если бы удар пришелся чуть ближе к гарде, Игорь вряд ли удержал бы зазвеневший, будто огромный камертон, металлический штырь. — А вот это?!
— Терпимо! — Князев мазнул перед собой острием и располосовал бы горло Алексу, не отшатнись тот в последнюю секунду.
Зрители не могли расслышать их разговор за звоном клинков, но сам темп боя, множество сменяющих друг друга финтов, завораживали не хуже мастерского танца. И под сводами Ристалища рос одобрительный ропот, временами перерастающий в овацию. Падкий до зрелищ больше, чем до хлеба, обыватель наслаждался.
Продолжаться так до бесконечности, конечно, не могло: яростный вихрь отточенной стали не мог не оставлять последствий для податливой плоти, и тела обоих бойцов уже покрывало множество порезов, не опасных, но так обильно кровоточащих, что оба казались вымазанными красной краской.
Игорю приходилось куда труднее: крови он потерял уже столько, что временами чувствовал, как посыпанная песком арена уплывает у него из-под ног, а шпага с каждой минутой становится все тяжелее. Больше всего ему хотелось бы сейчас закрыть глаза и никогда не открывать их.
— Поддайся, дурачок, — пропыхтел «викинг». — Устал ведь. Я тебя чиркну сейчас для виду клинком по ребрам и — аут. Кровищи будет море, но заживет как на собаке. Зрители такое любят. Поваляешься недельку и будешь, как новенький.
Но в глазах противника уже не было ни капли прежнего добродушия. Он тяжело дышал, силы его тоже были не бесконечны, а значит, надеяться на его снисхождение было глупо: шанс покончить все одним ударом велик, а дружба… Дружба — понятие нематериальное, особенно в такой неверной профессии, как гладиатор. И что, опять же, решит всемогущий зритель…
— Одно скажи… — легкие Князева раздувались шумно, как кузнечные меха. — Ты Ингу… Ингу мою ты….
А сам смотрел ему не в грудь, не на руки, как надо во время поединка, а в глаза — вспыхнет там что-нибудь? Соврет? Взорвется?
Как иначе определить, солгал ли ему старик? Как по-другому решить, будет ли у этого боя другой исход, кроме смерти?
И тут, воспользовавшись Игоревой оплошностью, Алекс рубанул воздух и распорол Князеву левое плечо.