— Привет, девочки, — сказал дед.
Бен мог представить его отцом. Добрым, щедрым, веселым. Вечерами он возвращался домой с подарками. Останавливался с полными руками в двери и восклицал: «Привет, девочки!»
Тетя Зои продолжала смотреть в воздух. Продолжала кивать.
Переполненность. Слишком много давних желаний, слишком много поставленных целей. Зои вслушивалась в деревья, которые ее отец полагал принадлежащими ему. Они разговаривали на языке, слишком старом, чтобы его знать. Зои видела себя одетой в пижаму, пытающейся улыбнуться мгновению слепящего белого света. Видела отца и Сьюзен, одетых в терпеливость белизны. В каждой сказке присутствует дочь, дело которой — умереть.
— Идея не из лучших, — сказала тетя Зои. — Поверьте мне.
Дядя Вилл опустился рядом с ней на корточки. Бен смотрел на них с дальнего края террасы, из-за чего-то вечнозеленого в горшке. Дядя Вилл шептал какие-то слова тете Зои, продолжавшей смотреть на то, что она видела.
— Здесь такое приятное солнце, — сказала мать Бена. — Думаю, для нее это хорошо — на солнышке посидеть.
— Прошу тебя, не говори о Зои в третьем лице, — сказал дядя Вилл. — Она же здесь. Ведь так, девочка?
Тетя Зои продолжала кивать. И сказала:
— Никогда нигде, только здесь.
— Верно, малыш, — сказал дядя Вилл. — Устала?
— Да. И нет.
— Хорошо бы немного отдохнуть, так?
— Да, — сказала она. — И опять-таки нет. Ты меня понимаешь?
— Угу. Если честно, думаю, что понимаю. Трудно оставаться и трудно идти, верно?
— В общем, верно, — сказала она. — И опять-таки неверно.
Вилл выживал — в себе, под кожей. Что-то в нем продолжало жить, ядрышко чистого света, горевшего внутри всех заблуждений и глупых привычек. Зои коснулась его груди, не телом своим, нет. Он погладил ее по волосам. Его настоящими руками.
Дед Бена подошел и встал за креслом тети Зои. Положил на спинку кресла ладони, взглянул на ее макушку. Он стоял над ней так, точно она была огнем.
— Я собираюсь прокатиться с мальчиками на лодке, — сказал он в сторону тети Зои, над ее головой. — Сегодня отличный день для прогулки под парусом.
— А не слишком ветрено? — спросила мать Бена.
Дед повернулся к Бену. Загорелый, беловолосый, центр всего на свете. Бен думал о том, что сейчас видит дед: половицы террасы, его, Бена, широкий склон с дюнной травой, рассекающей океан переменчивой линией. Бен старался быть частью этого, частью террасы, океана, неба — всего, что доставляло удовольствие деду.
— Что скажешь, Бен? — окликнул его дед. — Не слишком ветрено для тебя?
— Нет, — ответил Бен и увидел свое отражение в лице деда, увидел, как изменила это лицо его храбрость.