Плоть и кровь (Каннингем) - страница 268

— Ты как? — спросил дед.

— Нормально. А ты?

— Что, черт дери, произошло?

— Мы перевернулись.

— Это я понял.

— Все в порядке, — сказал Бен. — Нам ничто не грозит.

— Но как это могло случиться?

— Просто случилось.

— Мы сможем снова поставить лодку?

Лодка лежала на боку, корпус ее поднимался над водой, точно спина маленького белого кита, паруса грациозно подрагивали. Бен вгляделся в нее, потом в сердитое лицо деда.

Вот и конец их маленького путешествия. Теперь пришло время выправить лодку, забраться в нее и возвратиться ко всему, что ждало его на берегу.

— Это может оказаться не просто, — ответил Бен.

Ему хотелось лишь одного — остаться в воде, соединится с ее нездешним холодом.

— Продавец уверял, что это проще простого, — сказал дед, отгребаясь сильными толстыми руками и тяжело отдуваясь.

Он прав. Ухватить лодку за планшир и поставить ее на воду будет не трудно.

— Я лучше сплаваю за помощью, — сказал Бен.

— Какая еще помощь, о чем ты? Нам не нужна помощь.

Но Бен уже уплывал. Он еще не готов был идти под парусом и потому уплывал. Дед закричал: «Куда ты?» Ответ у Бена был только один: он уплывал. Не к другой лодке. Не к берегу. Он плыл и с каждым гребком ощущал себя все более свободным. Соленая вода плескала ему в лицо, а он плыл — так рьяно и быстро, как мог. Впереди была только вода, новая вода и великолепие неба. Он уплывал от лодки, от деда. Он просто плыл. Ни о чем не думая. Он слышал, как дед выкликает его имя, но уплывал и от имени тоже. Не останавливаясь. Не медля.

Зои рассмешила странность этого, странность и нежданная простота. Она услышала звук своего смеха. В конце концов, все оказалось таким легким. Кто бы мог подумать, что будет так легко? Она умела умирать; умела всю свою жизнь. Дело странное, но и обычное, совершенное, как голый мужчина, поющий на пожарной лестнице гимн в первом свете зари. Ты отдаешь этому твое имя. И оно его не возвращает. Зои вспомнила, как пошутила мысленно многие годы назад: «Жильцы других домов могут шарить глазами по кладбищу, выискивая источник музыки, и думать: черт, это ж надо, судный день настал, значит, на работу можно не ходить». И вот оно — чистая музыка и эрекция в свете нового дня. Забавно думать, что голые ангелы так же терялись, как их смертные братья и сестры, в страхе и изумлении обыскивая время. Никто не знал, и все знали. За нашим светом горит другой, за тем — еще один. Только это. Зои держалась за руку сына. И ей почудилось, что он дал ей подержаться за крыло.

Бен плыл долгое время, прежде чем позволил себе остановиться и оглянуться. Ни деда, ни лодки видно уже не было. Только вода и — странно — покачивавшийся неподалеку бумажный стаканчик. Одноразовый, сказал себе Бен. Солнечный свет отскакивал от воды, взвиваясь вверх, будто огромная стая прыгучих, насыщенных электричеством рыбок. Бену было страшно, но страх ощущался им как что-то плотное в крови, — ощущение сильное и не такое уж плохое. Пока он остается в воде, пока плывет, с ним ничего не случится. Вечно он плыть не сможет, но на какое-то время его хватит. Он плыл к линии, по которой вода соединялась с безмятежным, огненным небом. Плыл уже долго. Он был сильным мальчиком. И ему казалось невозможным, что никто его не найдет. Вскоре на поиски поднимутся вертолеты, выйдут катера береговой охраны, а в них — сноровистые загорелые мужчины со спасательными жилетами и мегафонами, люди, чье дело — все понимать и всех спасать. Вот он и будет плыть, пока они его не найдут. Он плыл, напрягая силы, стараясь устать, вымыть из себя всю неправильность своей жизни. А когда начинал уставать всерьез, останавливался, и стоило ему остановиться, как он возвращался в себя. Значит, устал еще недостаточно, не ушел от себя. За спиной Бена встала и накрыла его с головой волна, наполнив водой рот и ноздри. Он закашлялся. И услышал, как мал звук его кашля посреди этого сверкающего тревожного безмолвия. Он почувствовал что-то в воде, что-то огромное, и пережил мгновения цепенящего ужаса, который нагнала на него мысль об акуле. Затем ужас ушел, и он понял: нет здесь никаких акул. А есть что-то голодное, но голодное совсем иначе. Что-то гораздо большее. Он оказался один на один с чем-то колоссальным, живущим в воде, терпеливым, всплывающим к поверхности и бормочущим под небом дня наблюдая, как к ночи на берегу загораются огни, однако и малая их красота его не трогает. Бен ощущал его присутствие, этого духа воды, впрочем, слово «дух» было не вполне верным. Он ощущал безмерное, дремотное бытие самой воды. Здесь, в воде, время было щедрым, плоским, лишенным черт. Он понял, что в послеполуденном небе висят созвездия. Понял, что вода живет по-другому, по-своему.