У него остались фотографии, однако он никогда их не разглядывал. Они существовали. Этого было довольно.
У него остался дом, остались фотографии. Осталась земля, а на ней огород. Он стоял на краю своего огорода. Смотрел, как над голыми лозами и черными обрывками листьев поворачиваются созвездия. Взошла зимняя луна.
Бена похоронили. Зои похоронили. Самого молодого, самого странного из его детей. Того из них, кого он знал лучше, чем других. Она стояла здесь на коленях, вот здесь, держа в руке помидор, который считала чистым. В опадавшем на землю темном шелковом платье.
Он проиграл. Он то ли недостаточно любил, то ли любил слишком сильно. Ему так и не удалось понять это, понять окончательно. Он мог бы перечислить свои проигрыши, неудачи, однако они не складывались вот в это: в пустую землю и в небо, наполненное яркими льдистыми точками.
Дом вставал за его спиной. В доме висели картины. Он так и думал теперь о доме: дом с картинам. Они обратились в назначение дома. Поэтому и доски, которыми он был обшит, плотно прилегали одна к другой, и окна оставались закрытыми, и шторы опущенными.
К западу отсюда жила своей упорядоченной жизнью Мэри. Она хотела назвать их младшую дочь Джоан. Хотела назвать ее Барбарой.
Она хотела для дочери безопасности, заурядной красоты, и теперь Константин гадал: не мечтала ли Мэри об этом ночном огороде, об этой холодной луне? Не надеялась ли, что при другом имени в жизни Зои будет меньше ошибок?
Он негромко повторил огороду их имена:
— Мэри. Сьюзен. Билли. Зои.
— Константин.
Он обернулся. Магда, бледная и суровая, точно еще одна луна.
— Привет, — сказал он.
— Пойдем, — сказала она. — Здесь холодно.
Он пожал плечами. Указал одной рукой на луну, другой — на замерзший огород.
— Ну и бог с ними, — сказала она. — Пойдем же.
— Я не готов, — ответил он. — Пока еще нет.
— Не глупи.
— Сегодня все звезды вылезли. Большую Медведицу видно.
Магда хмуро взглянула на небо.
— Подмораживает, — сказала она. — Пойдем в дом.
— Скоро пойдем.
— Сейчас.
— Сейчас?
— Да. Сейчас.
Она стояла, скрестив на груди руки.
— Сейчас, — повторила она.
— Хорошо, — согласился он.
— Вот и умница, — сказала она.
— Верно. Умница.
— Пошли. Удожим тебя в постель.
— Я не готов ложиться.
— Еще как готов.
— Правда?
— Да.
— Хорошо.
— Хорошо? — переспросила она.
— Да, — ответил он. — Уложим меня в постель.
— Ну так пойдем.
— Иду.
Она протянула ему руку, он принял ее. И осторожно пошел с ней к темному дому, в котором висели картины и стояла в квадрате лунного света его кровать.
— Магда? — спросил он.
— Да?
— Ты любишь меня, малыш?