— Кон? — позвала Мэри.
— Да? — ответил он с заднего двора.
— Кон, тут малышка места себе не находит. Побудь с ней пару минут, чтобы я все закончила, ладно?
Она ждала в тишине, растянувшейся на три удара сердца, когда Кон с влажным хлюпаньем втянет в грудь воздух, пытаясь придумать причину для отказа. Ждала и наконец услышала:
— Ладно. Сейчас приду.
Мэри поправила неровно лежавший на пластиковой столешнице нож.
— Все хорошо, моя сладкая, — сказала она Зои. — Папа вынесет тебя во двор, ты поиграешь со Сьюзи и Билли. Ты слишком долгое время просидела в этих старых стенах, верно?
Константин со стуком распахнул затянутую железной сеткой дверь:
— Она тебе и вправду мешает?
Мэри, глубоко вздохнув, повернулась к нему. Постаралась, чтобы голос ее прозвучал весело.
— Привет, милый. Я тут тружусь над моим шедевром, и, чтобы он получился, мне нужно немножко тишины и покоя. Так что будь ангелом, ладно?
И она, коснувшись пальцами волос, рассмеялась, негромко и смущенно. Теперь Мэри целиком отдалась демонстрации своих достойных качеств — как только что отдавалась изготовлению торта.
Константин чмокнул ее в щеку, погладил по плечу.
— А у тебя что-то не маленькое получается, верно? — сказал он.
— Большое-пребольшое, — радостно ответила Мэри. Зои продолжала лупить ладошками по линолеуму.
Константин обратился к ней:
— Ну что, поиграешь немножко с братиком и сестричкой? А? Хочешь поскандалить — пошли во двор, а мама пусть отдохнет, хорошо?
Он наклонился, чтобы подхватить малышку, а когда поднял ее на руки, Мэри ощутила дуновение его запаха: влажного, смешанного с ароматами дезодоранта и одеколона, которым он начал недавно пользоваться, — странноватое сочетание сладости и рассола.
— Ты святой, — сказала она.
Константин подбрасывал малышку на руках.
— Как у тебя дело-то подвигается?
— Хорошо, — ответила Мэри. — Просто отлично.
Она склонилась над тортом, заслонив его собою от мужа. И с удивлением поняла: ей почему-то не хочется, чтобы он увидел поврежденное ухо, — и ведь знает же, муж никакого повреждения не заметит, а и заметит, так сочтет пустяком.
— Сюрприз нам готовишь?
— Угум. Ладно, ребятки, вы идите поиграйте.
— Хорошо. Пошли, Зо, посмотрим, до чего доигрались твои братик с сестричкой. Попробуем их малость вразумить.
Он ушел, унеся малышку, и неминуемый приступ нытья ее был по крайней мере на какое-то время отсрочен. Мэри подождала, когда, вздохнув, закроется дверь, а затем с облегчением, почти осязаемым — словно какие-то крошечные клапаны открылись в животе ее и в груди, — снова взялась за торт. Даром художницы не обладала, но считала себя способной понять артистическую натуру. Она понимала, что такое сосредоточенность и настоятельная, почти физическая потребность во времени, простом, ничем не замутненном времени, которое можно отдать работе. Иногда она не ложилась спать до глубокой ночи, потому что шила, или пекла, или вырезала что-нибудь из тыквы, или плела венки из сосновых веток. Однако времени ей вечно не хватало и денег тоже. Едва ли не каждый день, когда дети принимались вдруг плакать, ссориться, липнуть к ней, она чувствовала, что ей недостает дыхания, — казалось, что само неупорядоченное течение времени высасывает из нее воздух. Она пыталась, к примеру, завязать шнурки или еще раз перечесть любимую книжку, а на нее вдруг нападало головокружение или жуткая зевота. Сейчас, пока Константин и трое детей ждали, когда она закончит свою работу, Мэри могла наконец вздохнуть спокойно и вырезать из коржа второе кроличье ухо. Она подняла оба уха, приложила под залихватскими углами к круглой кроличьей голове. Да, совсем как на картинке в журнале. А дырку на краешке уха можно будет заполнить глазурью.