Сэмюэль Векстер позволил себе улыбнуться и не стал возражать. Он заметил, что, в сущности, человеческий облик Иисуса Христа, явно сознательно скроенный по общей мерке, достаточно абстрактный, чтобы можно было усомниться в его исторической недостоверности, никогда его не интересовал, настолько факты жизни Сына Человеческого были расплывчаты и немногочисленны, а личность в конечном счете весьма заурядной, вылепленной по общему образцу, чтобы удовлетворять всем вкусам, и ваша правда – такова в самом деле особенность этого образа – нравиться прежде всего женщинам и детям.
Его восторженное преклонение вызывал феномен воплощения, изумительная тайна, которая сделала доступной для человека саму идею всемогущего Бога…
Он повторял, его ничуть не волновало, что телесная оболочка Христа недостаточно рельефна. Обаяние и весомость деяний Христа, сына плотника, лишний раз доказывала проявление Божественного в обыденном.
– Вот именно, – подхватила Анжелика, – разве это желание нравиться женщинам и детям не доказывает, что Бог, воплотившись, решил сосредоточить свое новое откровение в сердечности, то есть в любви?
– Не будем путать сердечность и любовь, – возразил преподобный Векстер.
– А почему бы и нет? – парировала она. – Какая разница, если сердечность не что иное, как мельчайшая частица, крошечный росток того всепроникающего чувства, которое являет собою в своей всеоживляющей сущности любовь, поскольку считается, что Бог – это любовь? На мой взгляд, – добавила она, видя, что он молчит, – Иисус отнюдь не был ни слабым, ни неопределенным, как вы это только что сказали, но человеком, исполненным привлекательности и очарования, сознательно избравшим свой облик не только для напоминания о том, что Бог – это любовь, но и чтобы показать, что Он сама любезность, и сделать доступной тайну любви, о которой люди того времени имели весьма смутное представление. И разве можно утверждать. Ваша Честь, что сегодня этот Новый Завет Христа так уж хорошо исполняется? Именно чувство, а не один только закон?
Преподобный Сэмюэль Векстер сдвинул густые брови и задумчиво посмотрел на нее.
– Я сожалею о том, что вы женщина, – прошептал он, – и благодарю Бога, что вы папистка.
– Отчего же?
– Потому что я могу не сокрушаться, видя, как вы в вашей женской слабости вступаете на такой путь, который даже безнадежно впавшие в ересь священники вашей религии не преминули бы осудить как опасный и вредный для особы вашего пола.
Она кивнула.
– Здесь вы правы, сэр. В вопросе о слабости женского ума в сравнении с мужским все пасторы всех религий и сект приходят к согласию, более того, именно здесь возможно понимание, на которое полезно было бы указать на семинарах и соборах, понимание, к которому отцы церкви, озабоченные сближением христиан, весьма безрезультатно призывают. Так почему же вы сожалеете о том, что я женщина?