Где-то вдали от этого мира сверкает огонек… Это она.
Однажды ночью, в далеком Новом Свете, который видится мне суровым, мрачным, ледяным, наполненным тысячью незнакомых криков, она написала эти слова для меня. На корабле, я думаю, что это было на корабле, она вывела строки:
«Дегрэ, друг мой Дегрэ, вот что я вам скажу…»
И только оттого, что я перечитываю его, я испытываю головокружение, которое охватило меня в первый же момент, когда я понял, что она написала мне, она обращалась ко мне.
…Вкус ее губ на моих никогда не забудется… Ее бурные поцелуи, которые облагородили губы недостойного полицейского, который беспрестанно оскорбляет подозреваемых, чтобы заставить их признаться. Ее взгляд, устремленный на одного меня, окутывающий меня светом, музыкой ее голоса, разносящегося в воздухе: «Прощайте, прощайте, мой друг Дегрэ…»
Вот что позволило мне сохранить человеческий облик…»
Кто-то стучался в калитку.
Один из лучников, который стоял на страже его дома, известил о приходе нового посетителя.
Тот вошел немного спустя, в сопровождении стража, и Дегрэ, узнав его, адресовал ему широкую и сердечную улыбку.
– Приветствую вас, господин де Баргань. Присаживайтесь.
Последний, не ответив на приглашение, продолжал стоять, даже не сняв шляпы.
Он осмотрелся и внезапно сказал:
– Не правда ли, юноша, который только что вышел от вас – это Флоримон де Пейрак?
– Да, действительно.
Николя де Баргань побледнел, покраснел и пробормотал:
– Бог мой! «Они» что, в Париже?!
– Нет, пока еще нет. Но их старшие сыновья находятся при короле вот уже три года…
– Три года! – повторил собеседник – Уже столько времени…
Затем, очень холодно и по-прежнему не снимая шляпы, он объявил, что первый раз находится в столице после прибытия из Канады, и что он выполняет то, что обещал сделать в данных обстоятельствах: найти господина Франсуа Дегрэ и проинформировать его в том, что он думает по поводу его поведения. Он долгое время провел над размышлениями над непорядочностью и коварством его действий. Он, Николя де Баргань, думал, что поскольку Франсуа Дегрэ рекомендовал его королю в качестве посланца с миссией в Новую Францию, то он ценил его опыт и таланты, тогда как Дегрэ знал уже тогда прекрасно, скажем, что он прекрасно догадывался, кто встретит его там и о роли, которую сыграла эта персона в его жизни. Не зная ничего о прошлом вышеназванной персоны, он написал королю рапорт, который навсегда принизил его в глазах Его Величества. И это было еще более мучительно, потому что в течение этой трудной зимы в Квебеке, зимы, которая заперла его и лишила всякого сообщения с внешним миром, он, в ожидании почты, поздравлял себя с тем, что был опытен и компетентен. Он думал, что поступил, как можно лучше, и был похож на дурака, на простака, да он им и был!