— Слушай, Наташа, дашь мне несколько минут?
— Конечно! Мне с вами интересно общаться.
— Взаимно. Просто хочу обрисовать ситуацию так, как я ее вижу. Если захочешь, потом поспорим.
— Я вся внимание.
— Ты эту книгу прочитала?
— Конечно.
— И что-то поняла про нее? Отлично. Лена читала ее давно. Относительно давно, конечно, в пору юности. Культовая книга, согласись, и не для одного поколения. Написана она, кстати, просто блестяще. Но я сейчас о другом. Приходит время тебе читать «Мастера и Маргариту», и ты… тебе дается возможность увидеть в ней то, что не видели другие, увидеть подспудный смысл романа. Почему бы тебе не сесть рядом с Леной вечером, зажечь вот эту лампу… кстати, что-то уже темнеет, можно я ее включу?
Наташа кивнула.
— Продолжу… Сесть, и ты рассказала бы о том, что поняла. А что ты сделала? Протянула матери книгу и сказала: «На, выброси!» А ведь Господь дал каждому из нас свободу. Он не хочет видеть ни в Лене, ни в тебе, ни во мне, ни в ком-то другом машину, автомат, которая будет делать те действия, на которые он, автомат, запрограммирован. Право выбора — это великий дар, это акт доверия к человеку Бога… И если Господь так с нами поступает…
— А если я боюсь, что человек, которого люблю, поступит не правильно?
— Так я и предложил тебе: зажги для него лампу, а не навязывай ему своей воли… У меня была одна знакомая директор библиотеки. Женщина пришла к Богу, как сама говорила. Наступил великий пост. Она решила поститься, причем постилась неистово. Первую неделю — одна вода и хлеб. Но ей этого показалось мало. Она решила, сто все ее сотрудники, молодые, пожилые, верующие, неверующие, была даже одна татарка, будут поститься.
— Как это такое возможно?
— А вот так. Разумеется, утром и вечером директор не могла проверить своих сотрудников, а вот за обедом следила. И знаешь, что стали делать ее подчиненные женщины?
— Уходить с работы?
— Нет, зачем. Брали с собой бутерброды с колбасой и, пока не видела начальница, ели. Как ты считаешь, какую пользу они получили от такого поста? И стали ли они ближе к Богу?
— Многие стали дальше.
— Думаю, ты права. Некоторые из них мне прямо об этом говорили. Их сердца ожесточились.
— Понимаю. Их принудили делать то, к чему они были не готовы…
— Теперь обратный пример. Один старец…
— Я перебью вас, Арсений Васильевич. Вот вы говорите, одна знакомая директор, один старец…
— Тебе нужны конкретные имена, фамилии?
— Не обижайтесь, а вдруг, ради воспитательных целей…
— Говори, говори…
— Преувеличили… немножко.
— То есть, приврал.
— Но ведь с вами такое бывает?