Изумруды, сапфиры и рубины выкристаллизовывались и взрывались, заслоняя собой мироздание. Неглубокие вдохи хрипели в горле. Кора дерева за спиной была шероховатой. Он поежился, покрывшись гусиной кожей, когда его обнаженное тело обдало вечерним холодком.
«Это просто, – сказал кто-то у него в голове, – в этом вся соль. Или сделай, или помри».
Эта мысль ему понравилась, и он повторял ее снова и снова на задворках сознания, как мантру или детскую считалку, которая стала подстраиваться, дребезжа, под барабанный стук сердца.
"Это просто. Здесь в этом вся соль. Или сделай, или помри.
Это просто. Здесь в этом вся соль. Или сделай, или помри.
Это просто. Здесь в этом вся соль. Или сделай, или помри.
Это просто. Здесь в этом вся соль. Или сделай, или помри.
Это просто. Здесь в этом вся соль. Или сделай, или помри".
Время шло. Песенка текла. Он ее слышал. Кто-то повторял слова и замолчал лишь тогда, когда у Тени пересохло во рту, а язык превратился в кусок кожистой тряпки. Уперев ноги в ствол, он подтолкнул тело вверх, стараясь так держать его, чтобы в легкие попадало побольше воздуха.
Он дышал столько, сколько мог так держаться, а потом снова расслабился в путах и повис на дереве.
Когда началось стрекотание – рассерженный и насмешливый шум, – он сжал зубы, испугавшись, что это он его издает, но звуки никак не смолкали. «Выходит, это мир надо мной смеется», – подумал Тень. Его голова скатилась на плечо. Что-то пробежало по дереву неподалеку, остановилось возле его головы и чирикнуло ему на ухо одно слово, прозвучавшее как «рататоск». Тень попытался повторить это слово, но его язык прилип к небу и не двигался. Медленно повернув голову, он уставился в серо-бурую мордочку с острыми беличьими ушками.
С близкого расстояния белка, оказывается, вовсе не такая симпатичная, какой представляется издалека. Тварь походила на крысу и была явно опасным хищником, а вовсе не доброй очаровашкой. И зубы у нее были преострые. Тень понадеялся, что зверушка не увидит в нем угрозу или источник пищи. Он не считал белок плотоядными… впрочем, многие, кого он не считал хищниками, на поверку обернулись ими…
Он уснул.
В следующие часы он несколько раз просыпался от боли. Она вырывала его из глубин темного сна, в котором мертвые дети поднимались из воды и шли к нему вереницей, их глаза, распухшие жемчужины, шелушились, и дети попрекали его, дескать, зачем он их покинул. Паук заполз на лицо Тени и тем разбудил его. Тень потряс головой, сбросил или спугнул насекомое и вернулся к снам: теперь ему приснился человек с головой слона и огромным брюхом, один бивень у него был обломан, и ехал человек верхом на гигантской черной мыши. Слоноголовый усмехнулся, дернув сломанным бивнем: «Если бы ты призвал меня до того, как вступил на этот путь, многих твоих бед удалось бы избежать». Тут слон взял мышь, которая непостижимо для Тени почему-то стала вдруг крохотной, не меняя при этом размеров, и стал перебрасывать грызуна из одной руки в другую. Его пальцы смыкались вокруг твари, а та семенила из одной ладони в другую, и Тень вовсе не удивился, когда слоноголовый бог наконец показал ему все четыре ладони, и все они были пусты. Он пожал сперва одним плечом, потом другим, третьим, четвертым – престранно плавное это было движение – и непроницаемо поглядел на Тень.