Золтан неспешно поставил кружку с пивом на стол и нахмурился.
— Звиняй, девка, зазря потревожил, — он задумчиво оглядел огромное блюдо с сухариками, овощами и прозрачными розовыми ломтиками мяса, поддел пальцем ядреный багровый перчик и сунул в рот, зажмурив глаза от удовольствия.
— Померла, что ли, постоялица? — я опустилась на лавку, бросив рядом тяжелую сумку.
— Жива пока, — Золт неторопливо и тщательно прожевал кошмарную закуску, вытер усы полотенцем.
— Тогда что, ей уже полегчало? — поинтересовалась я, раздумывая, сейчас перекусить, или дождаться обеда. Мы без стеснения пользовались расположением Золта. Было дело, он выставил меня за дверь, когда я сунула монету, и повторять ошибку мне совсем не хотелось.
— Да не, плоха совсем. Колдун у неё, только приехал, — буркнул трактирщик, выбирая следующую жертву на тарелке.
Я похолодела.
— Ты, ты… соображаешь, что сделал? — рявкнула я.
— Чего это я должен соображать. Платит — беру на постой. А уж чем он там, наверху, занимается — евонное дело. Моё дело маленькое — чем меньше дохляков в корчме, тем лучше. Кто лечит и кого калечит, мне тускло, лишь бы не померла в такую жару, — пожал плечами Золтан.
Подорвавшись с лавки, я бросилась вверх по лестнице, к жилым комнатам. Затормозив в начале темного коридора, я прислушалась к себе. Здесь, совсем рядом, за этой стеной. Я распахнула дверь.
Полный молодой мужчина жался к стене, не сводя безумного взгляда выпученных глаз с кровати. На постели разметалась рыжеволосая девушка, отпечаток смерти на мертвенно-бледном лице ясно говорил, что жизнь уходит, уходит безвозвратно. Но вот тварь, что сидела у ложа больной, собиралась вредить живым.
Худощавый тип в белоснежной рубахе и кожаных штанах поднял на меня странные светло-серые глаза, бровь поползла вверх, тонкие губы искривила ухмылка. Пепельные волосы, небрежно собранные в хвост черной лентой, растрепались и длинными прядями падали на скуластое лицо хищника.
— Тебя не звали, веда. Это мой приработок, — голос, к моему изумлению, был, как у самого искусителя. Мерзавец отвернулся, более не обращая на меня внимания, и продолжил черное дело. Самое что ни на есть чёрное. Чернее не бывает. Я прерывисто вздохнула. Темная дымка клубилась над постелью, сворачиваясь и разворачиваясь, как огромная змея, кольца вершили медленный страшный танец, ввергая меня в состояние ступора. Рано или поздно наша встреча должна была состояться. Сколько раз я в отчаянии смотрела, как тьма забирает очередную дань… Колдун не лечит, он перенаправляет болезнь другому. Чаще всего первому встречному. Просители догадываются, но предпочитают делать вид, что ничего не знают. Жизнь родного человека всегда дороже неизвестной жертвы. Я уж не говорю о себе, любимых. Страшный договор со Жрицей позволяет колдуну изгнать болезнь, но требует ответную кровавую жертву. И тогда уже не спасти и не помочь. Человек обречен. Сухота, порча, лихоимка — страшные лики дела рук колдунов. Выжившие при помощи колдовских чар ещё при жизни превращались в нелюдей. Исцеленные сходили с ума, страдали от похоти, спивались, беспричинная злость и ненависть ко всему сущему сжигала их изнутри. Или нападала такая тоска, что в реку или с обрыва. Несчастные родные, разрушенные семьи и даже гибель близких — плата за вызов судьбе. Смерть взамен давала лишь пару-тройку лет неполноценной жизни, но люди, как всегда, делали выбор в пользу отсрочки приговора любой, даже такой страшной ценой. Правда, об этом колдуны предпочитали не говорить, а те, кто прибег к их помощи, тоже помалкивали. Я это знала, как никто другой…