Дело было действительно серьезное. Расследование обстоятельств массового погрома в «Новом универсальном магазине» взял под личный контроль главный прокурор Москвы. Членам группы инкриминировались статьи 77 («Бандитизм»), 108 («Умышленное тяжкое телесное повреждение»), 149 («Умышленное уничтожение или повреждение имущества»). Самой суровой, разумеется, была первая статья, и совершеннолетним участникам «боевой группы» светило до пятнадцати лет с конфискацией имущества.
В квартирах подследственных провели обыски, санкционированные прокурором. Искали оружие и «подрывную литературу». Юру обыск шокировал: он впервые в жизни стал свидетелем того, как чужие люди бесцеремонно врываются в его дом, роются в личных вещах, задают каверзные вопросы, и всё это — на глазах у соседей, которые вызвались быть понятыми. Ничего сотрудники угрозыска, конечно же, не нашли, но Юрины видеокассеты, на которые тот записывал документальные фильмы по истории авиации и космонавтики, зачем-то конфисковали.
Отец был в ярости. Его всего трясло, и он орал на маму и Юру благим матом, а когда не орал, то ходил из угла в угол, повторяя: «Какой позор! Какой позор!»
Потом отец взял себя в руки и развил бурную деятельность, исчезая на целые сутки или на двое. Мама собирала передачи Сергею, который сидел в КПЗ, и всё время плакала. Уютное семейное гнездышко оказалась разорено, а жизнь пошла наперекосяк.
В конце концов отец нашел хорошего адвоката, и старшему брату изменили меру пресечения на подписку о невыезде. Это, однако, не спасало его от необходимости постоянно встречаться со следователем и от будущего суда.
Отец собрал совет из старых друзей. И это помогло.
От сурового наказания Сергея спас дядя Витя. Этот водитель, самый старший по возрасту среди приятелей, постоянно участвовал в посиделках на кухне, но высказывался крайне редко — реже даже, чем несчастный дядя Отар. Из-за этого Юра почти ничего не знал, чем же дядя Витя знаменит и чем он занимается в свободное от работы в парке время. И вдруг, на совете, дядя Витя взял инициативу в свои руки.
— Слышь-ка, — сказал он, — у меня военком в приятелях. Давай отправим твоего Серегу в армию.
— Ему еще два месяца до восемнадцати, — с горечью в голосе сказал Москаленко-старший. — Он в институт собирался поступать.
— Неча ему в институте делать, — отрезал дядя Витя. — Подследственных и с судимостями, видишь-ка, в институт не берут. А с военкомом я договорюсь — забреют и в семнадцать.
— Кто ж его выпустит из города? Подписка же о невыезде! — отец буквально стонал.