С этой целью я удвоил рвение и позволил себе пренебречь некоторыми предосторожностями – как если бы меня обуревала настоящая страсть. Девушка еще больше возомнила о себе и раздула обиду; сопротивление ее выросло до невероятных размеров, чему я, ввиду бесстыдства и наглости ее расчетов, не мог не аплодировать, вынашивая в то же время замысел сурово покарать ее – в свое время.
Добрая тетушка, приняв разыгранный спектакль за чистую монету, едва не отослала предмет моих вожделений от греха подальше, но я пустил в ход все свое влияние, и она позволила Диане остаться, хотя и неохотно – чего я потом долго не мог простить ей, оскорбившись, главным образом, предположением о серьезности моих намерений.
Обнародовав свои чувства, я тем самым расчистил поле битвы, убрав с дороги соперников: никто не осмеливался оспаривать у меня мою Дульсинею. Естественно, я не упустил ни единой возможности насладиться этой комедией. Ах, какой вид она напускала на себя, когда я с неподражаемым пылом и самоуничтожением изображал несчастного влюбленного, имея в виду двойную цель – наслаждение и месть. Чем больше жара и нетерпения я вкладывал в свое ухаживание, тем яростней Диана защищала свою невинность, пока наконец – в силу самообмана либо потому, что я дал повод, – тщеславие ее не раздулось прямо-таки до чудовищных размеров и она не позволила себе строить надежды на мой счет. Неудивительно, что крепость, не охраняемая больше никем, кроме одного только продажного часового – корыстного расчета с ее стороны, – должна была рухнуть перед столь рьяным завоевателем. В сущности, падение женщин – дело их собственных рук; неуважительное отношение к ним со стороны мужчин имеет источником их неуважение к самим себе – во всех смыслах.
В ходе многочисленных словесных поединков Диана с остервенением обороняла свою невинность (очевидно, пребывая в заблуждении, что это разожжет мою страсть) и сама немного увлеклась: эта малость и сыграла роль бомбы, с помощью которой я взорвал броню ее неприступности.
И здесь я не могу со всей прямотой не отметить, что в извечной битве полов, навязанной нам природой и присутствующей, в той или иной форме, на всех этапах жизни, мужчины заслуживают упреков в большой несправедливости, когда вменяют женщинам в вину, приравнивая к преступлению, то притворство, на которое мы сами толкаем их, вынужденных защищаться. Если они влюблены и достаточно искренни, чтобы признаться в этом, мы упрекаем их в доступности, а если, к нашему пущему удовольствию, оказывают сопротивление, обвиняем в лицемерии.