Вынужденный совершить насилие над своими чувствами, я принял наконец решение покинуть сей гостеприимный кров, но не раньше чем добился от миссис Бернард разрешения (в коем вежливость помешала ей отказать мне и которым я пообещал не злоупотреблять) время от времени навещать их, пока они будут скрываться в этом благословенном краю. А поскольку, как я успел заметить, в доме не было ни души, кроме хозяйки и двух ее постоялиц, я счел себя вправе ненавязчиво предложить, чтобы мальчик, внук пожилой женщины, поступил в их распоряжение и таким образом мог бы оказать им любую услугу, какая может понадобиться. Не стану отрицать, что я сделал это не без умысла, рассчитывая узнавать от маленького лазутчика обо всем, что будет происходить в доме во время моего отсутствия: для такой услуги он оказался предназначенным самой природой, потому что был наделен довольно заурядной внешностью, что в тот момент посчитал я поистине бесценным обстоятельством, ибо, невзирая на простоватый вид, он был достаточно смышлен, чтобы я обрел в его лице надежного стража и соглядатая.
Не успел я проехать и полпути по дорожке, ведущей от коттеджа, как горькие сожаления об оставленном позади побудили меня остановить лошадь и оглянуться. Вот когда я постиг волшебную магию любви! Отныне я видел решительно все в новом свете. Убогий деревенский домик разросся в моем восприятии до настоящего дворца с башенками, колоннадами, фонтанами, чугунными воротами и цветущими садами – все, все вместило в себя неуемное воображение, наделенное чудесной способностью превращать реальные предметы в то, что больше соответствует возвышенности наших чувств. В тот миг я с презрительным равнодушием отвернулся бы от рая на небе или на земле, не освещенного присутствием властительницы моих дум.
Встреча с Лидией произвела во всем моем существе разительную перемену. Все жгучие желания, которые я до сих пор ощущал с пронзительной остротой, были довольно беспредметны и обусловлены велениями осознающей себя плоти. Но эта новая страсть казалась совершенно особенной, почти безгрешной, граничащей с целомудрием. Она таила в себе столько добродетели, что у меня не было причин стыдиться и гнать ее от себя. Былая моя неотесанность, почти дикость, уступила место кротости и неуверенности в себе. Всем моим существом овладело неизведанное томление, и я впервые явственно ощутил, что у меня есть сердце, – это возвысило меня в собственных глазах, и я уверовал, что мое счастье зависит от того, смогу ли я вызвать ответную нежность в обворожительной виновнице этой метаморфозы.