Впрочем, национальная склонность к горячительным напиткам поощрялась далеко не во всех лагерях. Вот что рассказывает Вайолет М. Дай, жившая весной 1945 года в Уортинге, где русским пленным выделили гостиницу:
Их не пускали в питейные заведения, и они без конца толклись в аптеках, жестами показывая, что у них прострелы и радикулит, и аптекари выдавали им метиловый спирт, пока не обнаружили, что русские используют его вовсе не для растираний, а для внутреннего употребления. Тогда всем аптекарям был разослан циркуляр, призывающий к осторожности.
Здесь, как и повсюду, русские пленные приходили в ужас от одной мысли о репатриации.
Однако русские пленные вовсе не были однородной массой младенчески наивных крестьян, привыкших к лишениям и страданиям, для которых свобода и удобства значили куда меньше, чем для англичан. Среди офицеров, общавшихся с ними, были люди, которые могли понять русский характер. Это, в первую очередь, Чеслав Йесман, о котором я уже писал. Вторым был мой старый друг, князь Леонид Ливен. Он родился в Курляндии, переехал в Англию, стал военным. К концу войны многие русские эмигранты, английские подданные, благодаря знанию русского языка получили назначения на работу в лагеря, где размещались русские пленные. Для этих новонабранных служащих соучаствовать в отправке соотечественников навстречу судьбе, каковую они, эмигранты, прекрасно себе представляли, было непередаваемо тяжко. Многие из них сошли в могилу, так и не простив себе этого. Свободно владея русским, эмигранты легко общались с пленными, и для них это была не просто безликая масса, от которой, по выражению Черчилля, Идена и Моррисона, следовало как можно скорее "избавиться".
Князь Ливен был назначен в группу связи при бригадире Файербрейсе; в октябре 1944 года он оказался в лагере в Тирске. Два обстоятельства поразили его по прибытии. Он увидел настоящих русских крестьян, бородатых, печальных, неприхотливых. Они, к тому же, часто выражали удивление при виде погон у офицеров военной миссии, приезжавших в лагерь. Большинство их попало в плен в 1941-42 годах, до того, как Сталин ввел в армии погоны *304, и потому они заключили, что в лагерь приехали царские офицеры мобилизовывать их на войну с Советами.
Но далеко не все в лагере были простолюдинами. Князь Ливен познакомился с русским врачом, человеком умным и образованным. Тот рассказал, что служил в Белой армии у Деникина; после разгрома Врангеля он решил воспользоваться амнистией, которую тогда объявили Советы, и остаться в России, чтобы помогать своему народу. Попав в немецкий плен, он по той же причине согласился работать с немцами – хотел лечить своих соотечественников в плену. Он хорошо понимал природу советского государства и догадывался о том, какая судьба ждет его по возвращении, но был готов принять ее. Однажды он признался Ливену: "Смерти я не боюсь: меня пугают пытки".