– Самую подходящую? Ты правда этого хочешь?
– Естественно, правда! Ему нужна необыкновенная подруга. Он этого заслуживает.
Габи таинственно расширила свои карие глаза.
– Да, все верно, Мелисса.
Она вновь уткнулась в журнал и продолжила делать пометки о йоркширских пудингах.
Я вышла из машины – и поразилась неестественной тишине. По-моему, родительский дом встречал меня безмолвием лишь в те вечера, когда мама устраивала суши-вечеринки и гостей увозили в сельскую больницу с поголовным пищевым отравлением.
– Привет! – воскликнула я, входя в дом.
Мой голос прокатился эхом по безлюдной прихожей. Я взглянула на столик, где пестрели выпуск «Харперс», на который подписывалась мама, несколько писем из банка, рекламные проспекты и прочие бумаги. Странно! Обычно почту расхватывали, не успевал почтальон опустить ее в ящик
Мое внимание привлек голубой конверт. Точно такие же покупали для Джонатанова бухгалтера. Я взяла письмо и прочла надпись. М. Ромни-Джоунс.
Непонятно, подумала я. Почему его отправили сюда, а не по нашему новому парижскому адресу? Может, это по вопросу налогов?
– Мелисса!
Я резко повернулась и увидела прямо у себя за спиной папу. К его груди была пристегнута замшевая кенгурушка. В ней малыш Эмери одновременно с часто моргающим дедом открывал и закрывал блестящие круглые глазенки. Рос он не по дням, а по часам. Его запястья и коленки стали очаровательно пухлыми, будто на них надели браслетики. Картину портило лишь то, что кроха была явно без ума от деда-интригана.
У обоих были одинаковые, немного расплющенные красные носы, что вообще пугало. Создавалось впечатление, что отец нашел свою уменьшенную копию.
– Папа! – произнесла я. – Привет!
Тут я заметила возникшую на верху лестницы Эмери. Увидев папу, она помрачнела и бесшумно исчезла.
– А где все остальные? – спросила я. – Мне показалось…
– Письмо адресовано тебе? – размахивая пальцем перед моим носом, спросил отец.
Я взглянула на конверт.
– Гм… оно от Джонатанова бухгалтера. Тут написано «М. Ромни-Джоунс», так что я подумала…
– Эсквайру,– сказал отец, выхватывая у меня письмо и засовывая его в кенгурушку, за спинку ребенка. – М. Ромни-Джоунсу, эсквайру. Не видишь? Должны были приписать еще и «члену парламента». Идем.
Он зашагал прочь, не успела я спросить, какого черта от него нужно бухгалтеру Джонатана.
– Полагаю, ты не откажешься от чашки чая. Выглядишь прескверно. Небось, устала в дороге?
Я проглотила обиду и пошла вслед за отцом в столовую. Его показная забота могла означать единственное: старый лис задумал попросить меня об одолжении. Значит, следовало держать ухо востро.