Смешно. Всякий, кого ни спроси, заявит: в жизни не прислушиваюсь к чужим беседам.
– Вы что, знакомы с ней? – спросила Дженнифер, заметив наконец выражение моего лица. – Черт! По-моему, я наболтала лишнего…
– Мелисса! – Ко мне подошла Бонни с подносом, нагруженным угощениями. – Хочу лично показать тебе: правда, прелесть? Джонатан съел уже целых три.
Она сунула мне под нос тарелочку с йоркширскими пудингами.
Я не вымолвила ни слова. Молчали и человек семь, что стояли теперь вокруг. Меня затошнило.
– Только не говори, что сидишь на диете! – воскликнула Бонни, неверно истолковав мое безмолвие. – Джонатан любит тебя такой, какая ты есть. Знаю с его слов! Он не нарадуется, ведь, встречаясь с тобой, может заказывать, что душе угодно, и не терзаться угрызениями совести.
Я почти услышала, как в голове Дженнифер звякнула догадка. Ее лицо исказилось от смущения, глаза сделались стеклянными.
Будь я Милочкой или же Габи, устроила бы сцену и гордо удалилась бы. Но балом правила не я и не Дженнифер, а Бонни, и ей хотелось, чтобы вечер удался. Я не желала портить праздник. И должна была показать, как мы, англичане, умеем выходить из щекотливых положений. Даже если в самый раз залиться слезами и со всех ног убежать.
– Ненавижу, когда дамы являются в гости и не притрагиваются к еде! Зачем тогда вообще приезжать? – заявила я, беря с тарелки пудинг и быстро соображая, что бы неожиданное выкинуть. – Кто мне подскажет: правда, что по воскресеньям в нью-йоркских магазинах для туристов все бесплатно? Я где-то об этом читала.
Тотчас человек семь принялись хором меня уверять, что быть такого не может. Другие стали перечислять магазины, где цены столь низкие, что вещи берешь почти задаром.
Дженнифер растворилась в толпе, пробормотав нечто невнятное о листке с рекламой чудо– распродажи, что лежал у нее в сумке.
Слезы отчаяния жгли мне глаза, но я не давала им волю: вскидывала брови и оживленно кивала, надеясь, что Джонатан не видел моего позора. В какое-то мгновение мне вдруг подумалось: жаль, что, по его мнению, на вечеринках я как рыба в воде. И что он оставил меня одну-одине– шеньку в толпе чужих.
В эту минуту мне на плечо легла чья-то рука, и шею согрело теплое дыхание.
– Прости, больше не мог стоять в стороне. Смотрю на тебя сзади и все задаюсь вопросом: какого черта им можно любоваться твоей улыбкой, а мне нельзя? – тихонько пробормотал Джонатан. – Итак, теперь вы понимаете, почему я так долго не мог уехать из Лондона? – спросил он, улыбаясь друзьям вокруг.
Разговор вошел в прежнюю колею, и я вздохнула с облегчением. Теперь на моем бедре лежала рука Джонатана, а люди смотрели на меня совсем иначе. Все равно мне требовалась минутка уединения. Поэтому, в двух словах поделившись впечатлениями о нью-йоркском общественном транспорте, я попросила меня извинить и наконец, покинула зал. На ходу взяв стаканчик шампанского, дабы взбодриться, а в последнюю минуту, благо меня никто уже не видел, – еще один.