– Рад, рад, Серафима, – произнес Михасевич, направляясь ко мне с другого конца огромной студии.
В этот особняк, расположенный в самом центре Экареста, в трех минутах ходьбы от резиденции главы государства, Марк переехал пару лет назад. Он считал, что у него, самого знаменитого герцословацкого режиссера, должен быть офис, ни в чем не уступающий его славе и размерам таланта. Марка совершенно не смутило, что особняк в сердце столицы стоил непомерные миллионы, а то, что его апартаменты выходили на президентский дворец и вечерами Марк мог видеть одинокий свет на верхнем этаже, там, где наш Гремислав Гремиславович заботится о благе страны и мира, наверняка усиливает уверенность моего экс-мужа в том, что он – «бэст оф»!
Помещение занимало целый этаж и было переделано, скорее всего, из пяти или даже шести комнат. Окна во всю стену, много света, заваленный бумагами, эскизами и образцами одежды массивный стол из мореного дуба, очень похожий на тот, что стоит в Овальном кабинете Белого дома.
Над ним – портрет самого Михасевича в полный рост. Марк в старинном мундире со сверкающим орденом, который ему вручили отпрыски королевского дома. Помимо всего прочего, Михасевич – заместитель председателя Дворянского общества Герцословакии.
Рядом – изображение его молодой супруги, известной и до безумия популярной актрисы театра и кино Юлианы Понятовской.
– Проходи, Серафима, чувствуй себя как дома! – произнес Михасевич, приветствуя меня крепким рукопожатием. Пожелание было излишним – кабинет Марка походил более на гибрид саудовского пятизвездочного отеля и семейной усыпальницы северокорейских Кимов.
Мне представилась великолепная возможность сравнить портрет с оригиналом. Оригинал был немного старше, чуть за пятьдесят, намного грузнее (Марк громогласно заявлял, что жмет штангу в двести кило), пушистые усы начали седеть, но в общем и целом передо мной возвышался Стивен Спилберг герцословацкого кинематографа, как величали его СМИ, Марк Казимирович Михасевич. Живописец (я узнала творение одного из наимоднейших столичных художников, который специализировался на том, что писал заказные полотна, причем никак не меньше, чем за двести-триста тысяч долларов) безбожно польстил Марку, сделав его стройным и замазав весьма объемную лысину.
– Пардон за раскардаш, – сказал режиссер, указывая на творческий беспорядок в студии. – А также за то, что заставил тебя ждать. Но, понимаешь ли, новый проект. Одну секунду!
От беседы со мной его отвлек телефонный звонок. Марк вернулся к столу, взял трубку стилизованного под старинный аппарата: