Были здесь пунические и римские фрески, но различить их неспециалист мог только при помощи соответствующего каталога — если только, конечно, его авторы сами не ошибались.
Теперь у нее было переснято и срисовано больше, чем ей требовалось, и она могла присесть на минутку в тени пробковых зарослей напротив карминно-красной стены какого-то дома — дома, собственно, уже не было, но красная штукатурка казалась удивительно свежей, хотя роспись на ней уже выцвела, остались только тени давно ушедшего мира.
Ей вдруг безумно захотелось иметь платье такого цвета, длинное, с золотым поясом, и впервые идти на бал, полной восторга и ожидания. Но кто-то рядом сказал негромко:
— Вы тоже уже закончили, мадам? Нас это доконало. Еле на ногах стоим.
Она открыла глаза. Цвет стены был еще прекраснее, чем она видела его в мечтах. Двое парней — по виду обычные туристы, которых она уже встречала вчера в городе, — сидели невдалеке на развалинах, отложив свои фотокамеры. Она слегка им улыбнулась и кивнула на свои туфельки.
— Да, меня это тоже утомило. Хожу босиком, но не очень помогает.
— Значит, мы все имеем право освежиться. Разрешите предложить, мадам?
С виду им было лет по тридцать, если не меньше. Один открыл свой рюкзак и вытащил большие красные апельсины.
Цвет крови.
— Мадам… — Он выбрал самый большой и непринужденно бросил через полуразрушенную кладку стены и камни. Она попыталась поймать на лету, но плод скользнул ей на колени, к очкам и фотоаппарату.
— Спасибо вам. Вы, я вижу, хорошо подготовились, — сказала она весело. — Туристы?
— Нет-нет, мы тоже на работе, — усмехнулся тот, который с ней заговорил, высокий, с густой белокурой бородой. — Рекламные снимки для швейцарского издательства «Кюммерли и Фрей». Карфаген, Утица и все, что нам придет в голову, все, что мы когда-то изучали в школе, лишь бы годилось для пропаганды туризма.
Второй парень молчал. У него были резкие неприятные черты лица и боксерский нос, он казался моложе своего приятеля.
— Значит, все мы труженики, — кивнула она, — но мне такая работа нравится.
— Разрешите мне вас сфотографировать — как туристку, сокрушенную античными красотами Туниса? — спросил бородач. — Цветная пленка, мадам, на фоне красной стены будет великолепный кадр.
Не дожидаясь ее согласия, он нацелил фотоаппарат…
Она улыбнулась и откусила последнюю дольку апельсина. Затвор щелкнул.
— Спасибо, — сказала она. — Спасибо за угощение, но мне пора идти, у меня еще есть дела.
Она надела черные очки, повесила на шею фотоаппарат и взяла в руки туфельки и альбом для эскизов. Потом усталой походкой пошла по остывшим камням к выходу.