— Ты здоров, пока лежишь, — зеваю. — А как встанешь, тут-то почка и отвалится. Вот, полюбуйся, какие из тебя булыжники сыплются, — я достаю из кармана свитера пакет с мелкими круглыми камнями, которые вымыла и забрала, чтобы Ориве показать.
Освещение в комнате тусклое, включена только одна лампа из четырёх под потолком, да ещё ночник, но я отчётливо вижу, что Арават краснеет. Он сопит, раздувая ноздри, и прожигает взглядом сначала меня, а потом и всех остальных.
— Ну, мы выйдем, наверное, — неуверенно предлагает сосед, и все трое быстро выметаются за дверь.
Мне резко становится неуютно. Не потому, конечно, что я боюсь Аравата, а потому, что не знаю, как с ним себя вести. Он вызывает во мне сильнейшую неприязнь, но я не могу твёрдо сказать, от того ли это, как он поступил с Азаматом, или от того, как я сама при первой встрече закатила ему прилюдную истерику. То есть, конечно, и то, и другое, но не знаю, что больше. И потом, если бы дело было только в его вине, то я могла бы великодушно пренебречь своими эмоциями на то время, что он мой пациент. Но вот когда сверху накладывается ещё и собственный стыд, то никуда деться от этого уже не получается. Но не просить же у него, в конце концов, прощения, хоть и для собственного спокойствия, а не для его!
— Тебе мало было меня один раз на всю столицу ославить, — начинает он, как будто прочитав мои мысли. — Теперь ещё всем в городе раструбишь о моих болячках?!
— Если это единственный способ заставить тебя долечиться, то да, — огрызаюсь я.
— Тебе-то до меня какое дело, женщина? — ворчит он, правда, немного поумерив ярость. — У тебя передо мной долгов не было.
— А я не для себя стараюсь, — говорю.
— Он всё-таки тебя прислал, — щурится Арават.
— Да ну что ты, — протягиваю я. — Он и не знает, что ты болен. Ему сейчас вообще не до того, ты же понимаешь, не успел он войну выиграть, как на него это императорство свалили, теперь ни отдохнуть, ни уехать, уж не знаю, что будет, когда ребёнок родится… — я сетую, изо всех сил копируя тон, каким клубные кумушки жалуются на мужей. Арават вцепляется в спинку кровати и подтягивается на руках в сидячее положение, не сводя с меня расширенных глаз. Какой же он всё-таки высоченный, это ж страх.
— Какое императорство? — хрипло переспрашивает он.
— Ну как какое, — моргаю. — Ты тут совсем забурел, я смотрю. Новости хоть почитай на досуге, пока валяться будешь. И не пытайся больше встать, пожалуйста, а то придётся тебя привязать к кровати.
Он съезжает обратно в горизонталь, всё ещё буровя меня взглядом. Эмоция в нём чувствуется очень сильная, только не могу понять, какая.