О-танн-данн!
Народился Унчрух, императорский сын,
Народился Унчрух, отцов наследник.
Наклонясь над колыбелью, сказал ему отец:
Не сместить тебе меня на троне, пока безбородый.
Не тридцать и не сорок вёсен скитался Унчрух по степям.
О-танн-данн!
Волос длинный, как Сиримирн, голос громкий, как грохот волн,
Воин сильный, как Рул-гора, нету слабых мест, кроме сердца.
— Азамат, — шепчу я, — А разве «унчрух» не значит «круглый сирота»?
Он кивает.
— А как тогда получается, что у него отец есть? И волос ведь длинный…
— Ну, — Азамат пожимает одним плечом, — в старые времена люди иначе мыслили.
Видя, что я не удовлетворилась таким ответом, он продолжает.
— Его отец мёртв, он говорит с того света.
— А почему, если он мёртв, то трон не уступает? Кто же правит?
— Трон не уступает, потому что священный предок. К ним раньше относились, как к богам.
Я безуспешно пытаюсь постичь муданжскую народную мудрость, а Азамат снова заслушался эпосом. Унгуц тянет меня за рукав и шепчет:
— Ты, Лиза, проще на вещи смотри. Вот Азамат у тебя — при живом отце.
Мне только и остаётся, что прикусить язык. Тем временем, насколько я уловила, сказитель пояснил, что отец героя, первый Император Муданга, требовал, чтобы сын непременно женился на какой-нибудь богине, и только с этим условием соглашался уступить трон. Так что герой-псевдосирота попёрся свататься к Укун-Тингир, которая, судя по зачину, была его на несколько годков старше. Хотя кто этих муданжцев разберёт…
Идёт Унчрух свататься — великий воин, равных по силе нет,
Идёт воин свататься — тело каменное, кровь платиновая,
Идёт каменный богатырь — земля под ним проминается,
Из-под ног ключи бьют, следы руслами становятся.
О-танн-данн!
Многих врагов великий воин побил,
Многих чудищ на пути своём завалил,
Многие раны в бою получил,
Многой землёю их зарастил.
О-танн-данн!
А в тот гольп Укун-Тингир занята была…
— А что такое гольп? — спрашиваю Азамата.
Он хмурится, явно нехотя отвлекаясь от прослушивания, прихлёбывает вина. Наконец говорит:
— Эпистема.
Перевёл, блин!
Унгуц у меня над правым ухом покатывается, а за ним «Ажги-хян» посмеивается в кулачок.
— Эпоха это, — объясняет Унгуц, похихикивая. — То есть, Азамат-то, наверное, правильно сказал, да на радостях, видать, забыл, что у тебя образование другое!
— Да уж, мягко говоря, — ворчу я.
— А, Лиза-хян, не сердись, — увещевает меня Унгуц. Я и не сержусь, так просто… — Ему всегда очень важно сказать правильно и поступить правильно. В детстве его дразнили, мол, на печке родился, горячий очень.
— А он и правда на печке родился?
Унгуц пожимает плечами.