— Удобно вам там, ребятки? — крикнул боцман. — Компания у вас хорошая, это уж точно, я и сам ирландец чистейших кровей и питаю к вам склонность не меньше, чем вон Сэм, что сидит впереди.
— Может, развяжете верёвки? — спросил один из пленных.
— Вас развяжи, вы опять в драку полезете, а мне надо доставить вас капитану в целости, так что потерпите.
Человек, лежавший рядом со мной, вскричал:
— А ну, развяжи верёвки, боцман, и я так исполосую твоих проклятых матросов-ирландцев, что они до могилы будут ходить меченые!
— Нет, вы только его послушайте! Хочет избить нас до полусмерти, а мы-то, бедные матросы-ирландцы, просто выполняем свой долг перед английским королём. Вот благодарность, а ещё англичанин! Ты разве не хочешь посмотреть свет, сынок?
— В гробу я на вас хочу посмотреть!
Голос был молодой и явно принадлежал человеку образованному.
Матросы покатились со смеху, а боцман с ликованием воскликнул:
— Ну-ну, сынок, не напрягайся, а не то капитан велит своему Пэ́дди[23] тебя вздёрнуть или протащить под килем,[24] чтоб ты остыл немного, а ведь как жаль будет!
— Пусть делает всё, что угодно, — отвечал тот вызывающе, — но меня он не заставит ему повиноваться.
— Посмотрим, сынок, посмотрим, — отвечал боцман. — А ну, приналягте, ребятки милые, приналягте, вы же любите Англию, владычицу морей!
Матросы налегли на вёсла и, к моему удивлению, запели под мерные взмахи вёсел:
Мы из пушек палим по французу,
Мы испанцу дремать не даём,
Мы по вантам снуём, мы дерёмся и пьём,
И поём, и концы отдаём
За чужую казну, за чужую страну
С ненасытным чужим королём.
Но пускай он хоть трижды владыка морей,
Только добрая Э́рин
[25] — наш дом!
Баркас полетел вперёд. Я зажмурился и отвернулся, радуясь, что никто не видит меня в темноте. Это были чистокровные ирландцы, и они хватали своих братьев и принуждали их служить чужеземному королю! В своём невежестве, в своём слепом повиновении чужеземной тирании они продавали свои неотъемлемые права, хотя упрямо сохраняли любовь к своему краю.
Когда мы поравнялись с чёрной громадой брига, с планшира на нас глянул какой-то бородач. (Это был бриг, хотя я и принял было его за фрегат.)
— Эй, боцман! Ну как там улов, приятель?
Боцман поднялся во весь огромный рост и расправил тяжёлые плечи.
— А-а, всего шестеро, но рыбёшка не мелкая. Пять крепких ирландцев и англичанин, он собирается задать нам перцу!
— Так подымай его первым, боцман, мы ему вмажем как надо!
Раздался хриплый смех, крики, у поручня на корме появились английские матросы, они выкрикивали всякие оскорбления, а я смотрел на берег, где в густеющем тумане мерцали жёлтые огни Брея, и думал о Майе, оставшейся на привязи возле «Чёрного борова». Украсть её ничего не стоило, её мог забрать любой бродяга, забрать вместе с бесценным письмом в седле, предназначенным для лорда Эдварда Фицджералда.