Она затянула повязку крепкими руками.
— Это я подбил ему глаз, — сказал я с усмешкой, — но он честный патриот, несмотря на всю свою глупость.
— Неужто ты?! — Она вскинула голову, давясь смехом, и зашептала: — От него отделаться не так-то просто, а Баррингтон недалеко ушёл.
— Нет, далеко… Сейчас он уж, верно, в Дублине, женщина.
Пошатываясь, я встал на ноги.
— Храни тебя Господь, — прошептала она. — Бидди О’Киф будет за тебя молиться. — И она перекрестилась. — А теперь спеши, ополченцы скоро будут здесь. Возьми-ка…
И она подала мне свёрток с едой и бутылку вина. Она помогла мне сесть в седло и вывела Майю за ворота. Я пустил лошадь в галоп по дороге, ведущей в Дублин, и, только раз оглянувшись назад, увидел, что она машет мне вслед рукой, — мой друг и друг белой кокарды, окружённая врагами Ирландии, возлюбленная патриота, с которым я дрался возле Карнью.
Спустя две недели, так мне потом сказали, «Чёрный боров» сожгли. Пришли ополченцы и забрали Бидди О’Киф за то, что она была за восстание.
Когда я подъехал к Дан Лаогхеру, деревенские часы пробили час рассвета, и первые алые лучи упали на землю. Я чувствовал себя бодрее и крепче, несмотря на боль от раны. Въехав в лес, я пустил Майю шагом; здесь было необычайно красиво: алый свет проникал меж деревьев, а под ногами пружинил мягкий ковёр из листьев, накопившихся здесь за многие годы. Я остановился, соскочил на землю и вытянулся во весь рост на этом ковре, но в ту же минуту Майя вдруг в страхе заржала и поднялась на дыбы. К нам приближалось какое-то непонятное, страшное алое видение.
Прямо на нас меж стволов шёл столб болотного огня.
Я быстро вскочил и, схватив Майю под уздцы, зашептал ей на ухо, чтобы её успокоить.
Болотные огни блуждают по болотам и торфяникам.
Каким-то непонятным способом выходящий газ воспламеняется, и огненный столб движется футах в трёх над землёй, принимая странные формы и цвета, то разгораясь, а то затухая. Увидеть его означает скорое свидание со смертью.
Не в силах двинуться с места, я смотрел, как он приближается к нам, а Майя вне себя от ужаса пронзительно ржала, пока, наконец, пламя медленно не угасло у самых моих ног. Клубы дыма поднялись в воздух.
И в этом дыму, вследствие какой-то странной мозговой лихорадки, мне предстало видение.
Я увидел искажённое от боли, страшное лицо человека, которого пытали смоляным колпаком.
Задыхаясь от кашля, я вскочил в седло, и мы помчались сквозь лес, словно за нами гнались. Мы мчались не останавливаясь до тех пор, пока не выскочили на дублинскую дорогу. Тут мы поднялись в горы. На верхнем утёсе я остановился и поглядел назад на дорогу в Брей. Бледный свет играл на стременах и узде, до меня долетел глухой отзвук конских копыт. Долетел — и тотчас смолк.