— Его лучше носить с бюстгальтером, — порекомендовала она Эдне, которая внимательно рассматривала Фрэнки.
— Моя дочь их не признает, — она чопорно сложила руки. — Мне нравятся линии. Они такие легкие, подчеркивают молодость.
Фрэнки посмотрел на себя в зеркало. Он в этом платье очень женственный. Грациозный, похож на скульптуру. Привлекателен, только вот… руки неприкрыты, ощущение наготы.
— Романтичное платье, — заметила Нина. — Элегантное и непринужденное.
— Повернись кругом, дорогая.
Фрэнки повиновался, складки платья заиграли и ласково коснулись ног, прежде чем улечься.
— Я чувствую себя манекеном, — вымолвил он.
— Ну конечно, — поддержала Эдна. — Это летнее платье. А теперь давайте взглянем на другие.
Фрэнки вернулся в примерочную, надел второе платье жаккард из чесаного хлопка, воротник-лодочка, надувные рукава, длинная расклешенная юбка. К талии крепился розовый растягивающийся ремень с застежкой в форме леденца на палочке. Наряд был броский, даже крикливый.
— Пройдись немножко, — попросила Эдна, когда он вышел к ним. — Это платье для полненьких, — заметила Эдна. — Сюда надо побольше тела.
— И бюстгальтер, — добавила Нина. — Можно просто набивную подкладку.
Эдна неуверенно кивнула. — Как ты себя в нем чувствуешь, Фрэнки?
— Глупо.
— И я так думаю. Да и цвет не твой. А теперь примерь это.
Третий наряд представлял собой летний костюм из розовой сатиновой юбки — прямая, короткая и тесная — и шелковой блузы с рукавами-фонариками, глубоким треугольным вырезом на груди. Заправляя блузу в юбку, Фрэнки краем ткани задел сосок, грудь заколыхалась, он нахмурился. Вскоре вышел к женщинам.
— Мне нравится блуза, — одобрила Эдна. — А вот юбка… не знаю. Ужасно оголяет ноги.
— Ей есть что оголять. Пройдитесь немного, уважаемая.
Фрэнки подошел к зеркалу, вернулся назад. Юбка едва прикрывала бедра, движения были стеснены, приходилось семенить. Он чувствовал себя и неуклюжим и неустойчивым.
— Вид сексуальный, — отметила Эдна. — Я принимаю.
— Гм-м. Каблуки удлинят линию ног. И, может, нитку жемчугов сюда? У нее прелестная шея.
— Впрочем, я не уверена… что это для нас. Красота — это одно, а эксгибиционизм — совершенно другое.
— Не надо забывать, где мы, — возразила Нина. — В Нью-Йорке люди к такому привычны. Особенно молодые.
— У самовыражения тоже должны быть границы… — Эдна повернулась к дочери. — Что ты думаешь об этом наряде, дорогая?
Фрэнки был озадачен. Его изначальная цель размылась, но не только из-за одежды, тканей, цветов, стилей и прочего, а из-за этих женщин, в поверхностных замечаниях которых скрывался тайный смысл.