– Мне до этого нет дела, – проронил Мозалевский, не отводя взгляд от пола. – Я не убивал Дильмаца. Я не отрицаю, что мы с Казначеевым проникли в его квартиру с преступными замыслами, даже взяли кое-что, но убивать не убивали. – Он поднял голову и посмотрел в глаза Тартищеву. – Почему вы не верите мне? Ведь я мог свалить всю вину за случившееся на Гурия, но я ведь не делаю этого, потому что мы оба не виноваты в этом преступлении.
– На одежде Казначеева не обнаружено следов крови, кроме той, что излилась из его головы. А вот на вашем сюртуке и жилете, а также деньгах, которые обнаружили у вас при обыске, следы крови имеются. Зачем вам понадобилось пытать старика перед смертью? Надеялись поживиться чем-нибудь более существенным?
Мозалевский побледнел и вновь опустил глаза в пол. И Тартищев понял, что ничего от него не добьется.
– Ладно, не хотите говорить, не говорите. – Тартищев огорченно покачал головой. – Вы ведь письмоводителем у следователя работали, вроде и устав уголовного судопроизводства знаете, и процедуру дознания, но только одного не учли, сколько высокопоставленных лиц заинтересовано в скорейшем разрешении этого дела. И поэтому дозволено судить вас военным судом с применением военно-полевых законов. Вы понимаете, чем это пахнет?
Мозалевский побледнел еще больше и сделал движение, чтобы подняться на ноги. Но силы оставили его, и он как подкошенный свалился в кресло, прошептав едва слышно:
– Нет таких законов, чтобы за простое убийство судить военным судом!
– А вот тут вы сильно заблуждаетесь! Не забывайте, Мозалевский, – сказал сухо Тартищев, – что князь – иностранный подданный, известный в мире человек. К тому же Вена подозревает политическое убийство, а политические дела проходят по другому ведомству. Суд назначен на завтра, а сегодня уже идут приготовления на Конной площади для исполнения казни. Губернатор торопит, сами понимаете.
– Понимаю, лучше некуда, – изобразил тот улыбку, которая больше походила на оскал загнанного в угол зверя.
– На строительство виселицы уйдет целый день, поэтому есть еще возможность заменить военный суд на гражданский и отдалить его, если откроется, что убийство было совершено не из политических, а из корыстных целей.
– Я не убивал, – повторил упрямо Мозалевский, – но все-таки дайте время подумать.
– Подумайте, – пожал плечами Тартищев, – в моем присутствии и не больше четверти часа. – Он вынул брегет и положил его на столик рядом с собой. – Все, время пошло!..
Но уже через десять минут Мозалевский попросил:
– Велите подать водки или коньяку! Я расскажу все, как было, но только в том случае, если вы обещаете остановить распоряжение о военном суде!