— Отъедем.
Развернул коня, пришпорив, направился к полустанку. Хэнк, нагнав его, заговорил первым:
— Юл не виноват. Он…
— Я что велел? — перебил Ильмар.
— Чтобы тихо все…
— Распоясались твои хлопцы, дело завалить хочешь?
Они остановились у приземистого дома; окна были заколочены листами жести, которые люди Ильмара нашли среди хлама на кургане из мусора, полусгнившую крышу залатали в некоторых местах брезентом.
— Ну, выкладывай.
— Что? — спросил бригадир неуверенно.
— Что! Все.
— Да что все?
Атаман сдавил каблуками тугие бока коня, заставил его подъехать ближе к бригадиру и грозно уставился прямо в маленькие туповатые глазки.
— Чего Юл твой отмочил?! Хэнк качнул головой.
— Прошка не рассказал, что ль?
— Нет, сейчас говори.
— Ночью у Октагона двое появились. Один на мотоцикле был, другой… — Тут Хэнк задумался, почесал толстую шею. Ильмар терпеливо ждал. — Другой крепкий оказался. Юл его электродубинкой треснул, так он после махаться начал. В общем, монахи по мотоциклу садить с пулемета принялись. Ну и… Метис с Юлом деру дали.
— Слушай, ты! — Ильмар так резко подался вперед, что бригадир отпрянул и чуть не вывалился из седла.
Решил, наверно, что ему лбом в рожу звездануть хотят, нос сломать.
— Дело завалить хочешь? — процедил атаман. — Монахи теперь знают, что за Октагоном следили, осторожничать станут.
Заметив, что Хэнк взялся за пистолет, он положил руку на его запястье, сдавил пальцами, будто тисками. Хватка у Ильмара была прежней, мог еще подкову согнуть.
— Выпороть бы тебя.
— Ну так и что потом? — Хэнк дернулся, пытаясь высвободиться, но не смог. — Без меня бригада за тобой не пойдет…
— Ты, сынок, еще сиську у мамки просил, а я под Москвой уже караваны громил. И люди твои тебе не помогут. На ничейных территориях вы не обжились, караван торговца два дня назад взять не смогли. Твоим людям жрать нечего. Без денег, боеприпасов и фуража ты никто. Червяк в песке. А когда я прилюдно плетьми с тебя кожу сдеру…
Гнедой Хэнка мотнул головой и громко фыркнул. Ильмар ухмыльнулся в широкое простецкое лицо. Его глаза сверкали, как у ночной гиены-хохотуньи.
— Свои же порешат, — закончил он.
И Хэнк сдался. Дернулся, высвобождая руку.
— Чего ж делать тогда? — произнес он.
— Виновных наказать, чтоб другие приказов не ослушались. — Ильмар остановил коня.
Подбежал один из обозных, ухватил повод.
— Сам решишь как, но чтоб вся бригада видела. Ясно? Хэнк смотрел в сторону рельсовой дороги.
Он знал, что человек, выползший из-под драного одеяла в углу комнатушки, ненамного старше его самого, но выглядел Зиновий Артюх настоящим стариком. Редкие седые волосы всклокочены, сквозь них проглядывает пятнистая кожа головы, руки дрожат, глаза слезятся… мокрица, а не человек. Но при том он знал и умел такое, чего не умел больше ни один человек во всей Московии.