– Тебе не придется прибегать к членовредительству, – успокоил ее Тиран, – субретки у нас нет. Леонарда играла твои роли, подстаренные для дуэньи; замена довольно унылая и досадная, но иного выхода у нас не было. Если бы с помощью тех волшебных притираний, о каких упоминает Апулей, ты превратилась в птицу, то, вспорхнув на крышу, услыхала бы, как мы с Блазиусом только что восхваляли тебя на лирический, одический и дифирамбический лад, – случай редкий в отношении отсутствующих.
– Тем лучше, – ответила Зербина. – Я вижу, что вы остались прежними хорошими товарищами и что вам недоставало вашей Зербинетты.
Трактирные слуги внесли в комнату узлы, сундуки, баулы, которые актриса пересчитала, а потом на глазах у обоих своих товарищей принялась открывать ключиками, надетыми на серебряное кольцо.
Здесь были красивые наряды, тонкое белье, кружева, шитье, драгоценности, штуки бархата и китайского шелка, словом, целое приданое, богатое и вместе с тем изысканное. Тут же оказался и кожаный мешок, длинный, широкий и тяжелый, доверху набитый деньгами. Зербина, развязав шнурки, рассыпала по столу настоящую реку золотых монет. Запустив свои смуглые пальчики в груду золота, как веяльщица в груду зерна, Субретка набирала полные пригоршни, а потом растопыривала пальцы, и луидоры лились с них сверкающим дождем, более частым, чем тот, что пленил Данаю, дочь Акрисия, проникнув к ней в бронзовую темницу. Глаза Зербины блестели при этом не меньше, чем золото, ноздри раздувались, а нервный смешок обнажал белоснежные зубы.
– Серафина лопнула бы со злости, увидев мои богатства, – сказала Субретка Ироду и Блазиусу. – Вам же я показываю их для того, чтобы вы не думали, будто нужда, а не чистая любовь к искусству приводит меня назад. А если вы, милые мои старички, промотались вконец, загребите отсюда лапами, сколько можете удержать. Берите, не стесняйтесь!
Актеры поблагодарили ее за великодушие, но отказались, заверив, что не нуждаются ни в чем.
– Ну что ж, буду бережно хранить вашу долю на всякий случай, – заметила Зербина.
– Итак, ты покинула бедного маркиза, – соболезнующе сказал Блазиус. – Сама ты не из тех, кого бросают. Тебе больше пристала роль Цирцеи, нежели Ариадны. А между тем это блистательный вельможа, манерами истый придворный, хорош собой, умен и по всем статьям достоин более продолжительной любви. – Я и намерена сохранить его, как перстень на пальце, как самое драгоценное из моих украшений, – заявила Зербина. – Я вовсе не бросила его окончательно, а если и рассталась с ним, то лишь для того, чтобы он последовал за мной.