Но когда я нахожусь рядом с ней, то чувствую по-иному.
Она пробуждает во мне что-то дурное — нечто такое, о чём я не хотел бы думать. Она парализует всё лучшее в моей природе, поощряя недостойное и пагубное.
Определённо, нехорошо мне быть возле неё.
Последний вечер был опаснее предыдущего.
Вместо того, чтобы убежать, как ранее, я остался. Завладев моей рукой, мисс Пенелоса вникала в самые интимные темы. Среди прочего мы говорили об Агате.
Что именно?
Мисс Пенелоса утверждала, что Агата весьма заурядна, и я с ней согласился!
Она ещё пару раз заговорила об Агате в мало лестных выражениях — и я не протестовал!
Какой дрянью я был.
Но, несмотря на проявленную слабость, я ещё не совсем ослеп и хорошо понимаю, чем чреваты эти сеансы.
Буду настороже.
У меня достанет здравого смысла бежать, едва я почувствую, что отдаюсь во власть этой женщине.
Начиная с нынешнего воскресного вечера, никаких сеансов с мисс Пенелосой.
Откажусь от опытов; оставлю эти изыскания; что угодно, только не это мучительное, чудовищное искушение, заставляющее меня так низко падать в собственных глазах!
Я ничего не сказал мисс Пенелосе: постараюсь держаться от неё подальше.
Она поймёт и без моих объяснений.
7-го апреля. Я не выходил из дома, как и решил.
Конечно, жалко оставить столь интересное исследование, но не губить же ради него свою жизнь, а я знаю, что эта женщина подчинит меня своей воле.
11 часов вечера. Помоги мне Бог! Что происходит?
Неужели схожу с ума?
Спокойно, спокойно, немного поразмыслим.
И, прежде всего, постараюсь в точности описать, что же произошло.
Когда я писал эти строки, было около восьми часов.
Я испытывал странное беспокойство, и вышел, чтобы провести вечер с Агатой и её матерью.
Обе они заметили, что я растерян и бледен.
Часам к девяти пришёл профессор Пратт-Голдейн, и мы сели играть в вист.
Я делал отчаянные усилия, чтобы сосредоточить внимание на картах, но лихорадочное возбуждение лишь усилилось, и стало ясно, что мне с ним не справиться.
Я уже не владел собой.
В конце концов, во время раздачи карт, я бросил свои карты на стол. Пробормотав несвязные извинения по поводу какого-то свидания, я бросился вон из комнаты.
Смутно, как во сне припоминаю, что пробежал через холл, сорвал шляпу с вешалки и громко хлопнул дверью.
Вновь вижу, словно во сне, газовые фонари на улице: мои забрызганные грязью ботинки как бы говорят, что я, должно быть, бежал, не разбирая дороги.
Всё было словно в какой-то дымке, странное, нереальное.
Так я влетел в дом Вильсона.
Я видел миссис Вильсон и мисс Пенелосу.
Я почти не помню, о чём мы говорили, но вспоминаю, что мисс Пенелоса шутя пригрозила мне рукояткой трости, обвинила в опоздании и в том, что я больше не проявляю былого интереса к опытам.