— Вот, Слава, — сказал Лубеницкий, — хочу познакомить тебя с поэтом. — Поэт, я был одет в лиловый бархатный пиджак, рубашку в горошек с рюшами на груди. Если оценивать с точки зрения моих сегодняшних вкусов, одет я был странно. На ногах — сапоги на высоких каблуках, сшитые из цветных кусочков кожи, сапоги были привезены из Италии, светлые брюки.
Ростропович был одет просто: в затасканный смокинг. Он пожал мне руку и ехидно спросил:
— Что, когда же будет у нас в Нью-Йорке революция?
Из чего я заключил, что дочь, вероятнее всего, показывала ему мою самиздатовскую брошюру — текст «Революция в Нью-Йорке» с подзаголовком «передача нью-йоркского радио». Сейчас я уже не помню, давал ли я Лене Ростропович свою существовавшую тогда в форме рукописи книгу «Это я, Эдичка» и таким образом предположить, читал ли ее Ростропович. Не помню, давал ли. Но вот, что несомненно. Галина Вишневская дружила с Реми Сондерс (приятельница и некоторое время агент Михаила Барышникова), и та вполне могла дать семье Ростроповичей мой роман в рукописи.
Впоследствии я имел с семейством Ростроповичей некий мирный нейтралитет. К тому же сохранять его, этот нейтралитет, было легко, их жизнь и моя с 1980 года, когда я переехал в Париж, не пересекались. И географически мы оказались в разных местах мира, а социально были далеки с самого начала. Они — семья всемирно известных богатых музыкантов, я — энергичный outsider, борющийся за признание. Ленька Лубеницкий, впрочем, доносил до меня их мнения.
— Слава вас уважает, поэт, — как-то донес он мне. — Он считает вас энергичным и талантливым парнем. Ваша стратегия жизни, считает Слава, куда более выигрышна, чем кажется с первого взгляда. Много выигрышнее полного подчинения местным вкусам и стандартам. Пусть только выбросит из головы революцию.
Жить мне тогда было тяжело, книги мои в Америке издатели не принимали, потому любое позитивное мнение обо мне бережно мною запоминалось и укрепляло меня. И хотя Ростроповичи были в элите эмиграции — все они жеманно фотографировались вместе: Ростроповичи, Бродский, Барышников, на ранних снимках есть Галич, а меня в элиту не брали, — я некоторое время относился к семье Ростроповичей с теплотой.
В 1983 году я оказался в американской провинции, в штате Коннектикут, в гостях у дирижера Максима Шостаковича и его сына Мити, по этому поводу я написал удачный рассказ «Лишние люди». Был я там недолго, всего несколько дней, но туда явилась беременная Лена Ростропович. Она сохранила ко мне дружелюбное отношение. Выяснилось, что сопровождавший ее мужчина — ее южноафриканский муж