Смерть Майора
Александр Бурыгин
Опускаешься мысленным взором в некий черный котлован и проводишь этим взором, как белым лучом, по стенам и по дну котлована. Уцепляешь и вытаскиваешь сцену, образ, облик, поворот, смех, два-три слова. Такова работа вспоминающего.
Майор Саша Бурыгин обыкновенно является мне в фольклорном виде: заматывает на ступне портянку. Розоволицый, как персик, он принадлежал к тому типу полнокровных русских блондинов, которых было немало в русских деревнях Центральной России. Я говорю «было», потому что Майор родился в 60-е годы, а с тех пор русские граждане потемнели, даже в деревнях. Может, от переживаний. Воистину потемнели, верьте мне.
Его занесло к нам в бункер на 2-й Фрунзенской как-то под вечер вместе с сотоварищем — большим эксцентриком Женей Яковлевым. Случилось это летом 1995 года, тогда в НБП стали приходить первые рядовые нацболы, что называется, с улицы. Дежурный встретил меня известием:
— Нацболы из Электростали приехали!
При этом дежурный паренек на самом деле чуть иронически улыбался.
— Что? — спросил я.
— Странные какие-то…
Действительно, они оказались странными. Во-первых, они оказались старше нацбольского возраста, хотя этот возраст вырисовывался в 1995-м повыше, чем позже, когда к нам повалили подростки. Они были мужики после тридцати. Яковлев явился в фельдъегерском мундире, в этом ведомстве он тогда работал, Бурыгин представился майором, хотя и был одет в простецкие синие джинсы и рубашку неопределенно-горчичного оттенка. Как позднее выяснилось, у Яковлева были черты, позволявшие понять, почему он пришел к нам. Этот безумный самородок из подмосковного города имел натуру художественную: лепил и обжигал сам керамические скульптурки и тарелки, выучил французский и читал по-французски, то есть, как все первые нацболы, Яковлев был чудаком, эксцентричным типом, его, видимо, привлекла художественная, культурная часть нашего движения. А вот какие причины были у Майора, как мы его стали звать, я не понял. Я решил, что он явился «за компанию», в провинциальных городах возникают странные дружбы. К «Женьке» Майор относился с дружелюбным покровительством, как к достойному уважения чудаку не от мира сего. Так они и стоят в моей памяти: кругленький Яковлев в фельдъегерском мундире, чуть подвыпивший для храбрости, и Майор — выше Женьки на голову, с простецким розовым лицом бригадира или плотника. Стоят, смущенные, в большой приемной бункера, где за столом сидит дежурный в повязке и сложены штабелями газеты.
Прошлое, даже самое ужасное, имеет вынужденный налет сентиментальности. Я вижу себя, замедленно подающего им руку… В сущности, все мы в этой сцене были отборные, странные русские персонажи. «Женька», с его французским и керамикой (взгляд направо, да нет, не в воспоминаниях, а в 2008-м заканчивающемся году — на книжной полке притулилась женькина керамическая граната-«лимонка» в виде лимона на подставке из трех точек, время лишь сорвало «лимонку» с подставки), и где? В Электростали!!! Да знаете ли вы, что такое Электросталь, граждане? Само название этакое трансформаторное, уже воняет нам в лицо алюминиевой опарафиненной фольгою, горячими проводами, раскаленными пластинами. В реальной действительности планеты Земля в Электростали в 1995 году вдоль дорог проносились черные выгоревшие корпуса заброшенных заводов, каркали вороны, падали со стен сопревшие кирпичи. Там у них даже стержни для ядерных реакторов изготавливали на этой многострадальной ядовитой индустриальной земле.