Алекс Киви
Александр Щуплов
Щуплов работал в газете «Книжное обозрение», на Сущевском валу. Время было совсем бедное для меня, 1994-й, у меня не было дома телефона, и я приходил к нему звонить. Ещё я ходил звонить в журнал «Юность», но это уже другая история.
Щуплов был веселый, толстый. Он знал множество сплетен и слухов. К нему приходили потрепаться всякие литературные люди. И вокруг него группировались литературные юноши. У него можно было опрокинуть стопку-другую, что в те времена моего нового старта, начала второй жизни в Московии, было немаловажно. После двух десятков лет отсутствия я не имел в России обычной сети друзей и знакомых. Все приходилось начинать сначала.
Когда я начал выпускать газету, он стал писать у нас под псевдонимом «Алекс Киви». В ранних «Лимонках» 1994–1995 годов можно найти его тексты, иногда злые, иной раз блаженные, клоунские. Такой он был человек, с подковыркой.
Он был гей, но это обстоятельство делало его протестной личностью a priori. Он, видимо, рассматривал себя как революционера и члена страдающей группы населения. Крупный, а потом и толстый, он никогда не унывал, изощрялся в яростном юморе, переходящем в гротеск. Одевался неброско, был похож на лоха и гопника, хотя и был, вроде, гей… Я пишу «вроде», потому что не видел его в его гейском проявлении. Для меня он был русский полный мужик, любитель позлословить, посмеяться и выпить.
Поэта Щуплова я не читал. Я вообще существо, видимо, экстремально эгоистическое, потому я с удовольствием брал от него то, что мне было необходимо: позлословить, посплетничать, посмеяться и выпить. Но я знал, что он поэт, и говорили мне, что неплохой. Но с этой стороной его личности я не сталкивался. Он иногда пытался меня пристроить, делал то интервью, то писал рецензию. Если я ничего не забыл, его хлопоты обо мне редко давали результат.
Гей-патриот (не такое уж, кстати, редкое сочетание), он был яростным патриотом. Его выбор был сделан давным-давно, и никем другим он себя ощущать не мог. Он был и ксенофобом, и расистом, думаю, хотя все это изрядно разбавлено было юмором и стебом. Он чувствовал себя на своей земле и подшучивал или зло стебался над теми, кто плохо говорит по-русски или выглядит не по-русски.
Где-то он жил за городом. По-моему, в городе Жуковском. Были у него многочисленные любовные приключения, о которых он мне много раз пытался повествовать, но я непоколебимо отказывался от такой чести.
— Саша, будь пристоен, — требовал я от него.
Он повиновался. Он общался со мной с некоторой опаской. И так как ценил общение со мной (иногда он немножко хвастался этим общением перед московскими литераторами) и, видимо, высоко ценил меня как творца, то он не позволял себе фамильярности. Думаю, он недоумевал, почему я с ним общаюсь. А всё просто объяснялось: он был живой, непосредственный, слегка сумасшедший дядька. Он развлекал мою суровость, разбавлял мои будни. Пару лет, как-никак, я заглядывал к нему в крошечный его кабинетик на первом этаже в редакции «Книжного обозрения». Кроме самого хозяина, кабинет Щуплова мог вместить ещё двух только гостей.