Это дорогого стоило в тогдашней атмосфере лжи, распространявшейся о нацболах кремлевскими проповедниками и имевшей, увы, отклик в среде либеральной оппозиции. Дескать, «фашисты» эти нацболы, что их жалеть.
В номере от 14 декабря «Новой газеты», когда был оглашен приговор, вот как она его оценивает:
«Этот прецедентный, без сомнения, политический приговор говорит: „вина“ оппозиционно мыслящей части народа перед властями — в оппозиционности. И она может и имеет право быть зафиксирована юридически. До 8 декабря 2005 года власть хоть как-то возилась с оппозиционерами: то наркотики им подбрасывали, то пистолеты с патронами. Теперь посадила совершенно открыто. И, надо полагать, что круг рискует замкнуться окончательно: на представлении власти о самой себе как о той, которую критиковать могут лишь враги и безумные. Глядишь, еще год-другой — и дополнения к Уголовному кодексу внесут: за политику. <…> За политически мотивированным приговором по Ходорковскому-Лебедеву (когда все понимали, за что их судят, но судили как бы за другое) 8 декабря мы получили абсолютно политический приговор. Уже без всякого флера. „Декабристы“ сели за политику. И точка. Сломанных ими стульев и дверей никто в итоге так и не посчитал».
Что Политковская сделала для нас? Она приобщила нас к обществу. Объяснила нас людям — тем, что признала нас политическими заключенными. Воссоздала в своих статьях атмосферу гнусного судилища над молодежью России. Подобных массовых судилищ на нашей земле не случалось с конца XIX века. И вот возродились в XXI веке.
Уже как своего человека приветствовала меня Анна Политковская на первой конференции «Другой России» в июле 2006 года. Она произнесла смелую разъяренную речь, направленную своим острием в прибывших и убывших вскоре с конференции Ирины Хакамады и Михаила Касьянова. Политковская увидела их барами, кокетливо заглянувшими на конференцию, где должна была быть сформирована оппозиция недоброму и зловещему режиму. Действительно, загорелая, в звездном платье, на высоких каблуках Ирина Хакамада выглядела неуместно. Михаил Касьянов с широчайшей веселейшей улыбкой мог бы выглядеть скромнее, ей-богу, не таким успешным, мог бы потерять лак премьер-министра. Было понятно, что пуританской, аскетичной натуре Политковской, привыкшей общаться с беженцами, сидеть в судебных залах, осматривать больницы и морги, эти фестивальные в тот день, светские политики были неприятны. Она кричала свои слова в микрофон из зала, стоя, затиснутая в толпе. Я вспоминаю ее разъяренную хриплую речь тогда как обличительный крик. Ей оставалось жить меньше трех месяцев. Помню, что когда мы готовили вторую конференцию «Другой России», мы решили показать и дать её речь в записи. Однако возникла проблема с её этой горькой «филиппикой», выпадом против Касьянова и Хакамады. Специалисты все же вырезали ее гнев. Нельзя было обижать союзников.