— Боже мой, скорее чаю! — заторопилась Пегги. — Мы просто умираем без чашки горячего чая! Садись, Рейнольд, и постарайся очаровать мою матушку и сестрицу, а я быстренько сбегаю на кухню и принесу побольше чаю — целое ведро.
Пегги пошла на кухню, а Айрин встала с кушетки и устроилась на стуле с парчовой обивкой, под большой лампой. Под ярким светом юбка ее переливалась.
— Мне кажется, — заговорила она низким, ставшим вдруг мелодичным голосом, — что наша опера звучит для вас несколько странно — в ушах таких людей, как вы, мистер Вейген, кто часто слушал оперу в Европе.
— Ах, что вы! — возразил с присущей ему галантностью Рейнольд. — Как раз наоборот. По-моему, она просто превосходна! Вы часто ходите в оперный театр?
— Так, время от времени, — улыбнулась она. — Американцам трудно заставить себя сводить девушку на оперу.
— Вам нравится опера?
— Просто обожаю! — уверенно заявила Айрин.
Эмили сильно удивилась: дочь ее после их переезда в Нью-Йорк была в оперном театре раза два или три.
— Наслушаться не могу! — призналась девушка.
— Ах, вот оно что! — Рейнольд весь просветлел от удовольствия. — Может, вы как-нибудь окажете мне честь и пойдете в оперу вместе со мной?
— Буду счастлива, — согласилась Айрин.
Вейген сделал глубокий вдох.
— Сейчас они по пятницам вечером дают «Зигфрида»1. Вас устраивает?
— Просто чудесно! Не знаю, право, как дождаться пятницы.
Молодые люди внимательно смотрели друг на друга, а Эмили, сидя на стуле у окна, занималась шитьем. «Бедняжка Пегги, — думала она, — и зачем ей понадобился этот чай? Ничего хорошего от такого приглашения ждать не приходится, могу поспорить с кем угодно!»
Да, давно это было… Вот она со своими девочками в их спальне, с атласной пунцовой скатеркой на ночном столике. Пегги, с побледневшими, безжизненными губами, сидит на кровати, а Айрин говорит — громко, хрипло, с вызовом:
— Я собираюсь выйти за него замуж. Если только получу у них разрешение. Сама поеду в Джорджию и заключу с ним брак прямо в тюрьме, в его камере. Мне наплевать, что будут говорить по этому поводу люди вокруг! Мне глубоко наплевать, чей он тайный агент, — немецкий, египетский или чей-то еще! Какое они имеют право бросать человека в тюрьму?! Война не война — черт знает что такое! Мне наплевать на эту войну! Хорошо бы ее проиграть! Мы ведь дикие, варвары, не умеем обращаться с цивилизованными людьми, и посему мы только выиграем, если эту войну проиграем!
Двери диспетчерской снова отворились, вышел мужчина без головного убора. Постоял, печально вглядываясь в темное небо с несущимися низкими свинцовыми облаками, откуда доносился натужный гул самолетных двигателей. Безрадостно покачал головой, вернулся в помещение; двери за ним захлопнулись, гулко и печально, в этой туманной пелене.