— Профессор Киттлингер, — бойко, вдохновенно начал врать Гарбрехт, — с 1934 года и до окончания войны работал над проблемой ядерного распада. Десять дней спустя после вступления русских в Берлин его арестовали и отправили в Москву. С тех пор о нем ничего не было слышно.
— Конечно, конечно, — ворковал Добелмейер.
«Этот атом, — думал с охватывающим его легким возбуждением Гарбрехт, — просто чудесная вещь: действует как волшебное заклинание, открывает все двери. Только упомяни об атоме — и они искренне начнут верить любой чепухе, которой вы станете их пичкать. Может, — он улыбнулся про себя, — я когда-нибудь и стану специалистом в этой области? Подумать только: „Гарбрехт, атомные секреты, лимитед“. Какое щедрое, простое для возделывания, сулящее богатый урожай поле!»
Добелмейер тем временем старательно записывал весьма сомнительную историю профессора Киттлингера, ядерщика-экспериментатора. Впервые за все время своей работы на американцев Гарбрехт вдруг осознал, что, по сути дела, ему это нравится.
— Вас также может заинтересовать, — продолжал он тихо, — то, о чем мне удалось узнать вчера вечером.
Добелмейер, выпрямившись за столом, весь превратился во внимание.
— Конечно, — ласково поощрил он.
— Возможно, по существу, эта информация сама по себе ничего не значит — так, пьяный, безответственный треп, не больше…
— Что же это? — Добелмейер подался вперед всем телом.
— Три дня назад генерал Брянский, ну, из русского Генерального штаба…
— Знаю, знаю! — нетерпеливо перебил Добелмейер. — Я знаю его. Он в Берлине уже неделю.
— Ну… — неторопливо произнес Гарбрехт, намеренно разжигая еще больше охватившее майора нетерпение. — Ну так вот. Он произнес речь перед небольшой группой офицеров в офицерском клубе, и потом, когда надрался, начали циркулировать некоторые слухи о том, чту он болтал в пьяном виде. Честно говоря, даже не знаю, стоит ли сообщать вам об этом… Все так эфемерно… расплывчато… В общем, как я уже сказал, слухи…
— Давайте, давайте! — глядя на него жадными глазами, подначивал Добелмейер. — Я хочу знать об этом!
— В общем, по слухам, он сказал, что через шестьдесят дней начнется война. Атомная бомба — вещь абсолютно ненужная и бессмысленная, сказал он. Красная армия пройдет быстрым маршем с берегов Эльбы до берега Английского канала за двадцать пять дней. Тогда пусть американцы бросают на них свою атомную бомбу. Они уже будут в Париже, в Брюсселе, в Амстердаме, и американцы даже не посмеют их тронуть… Само собой, я не могу поручиться за его слова, но…
— Конечно, он так сказал! — охотно подтвердил Добелмейер. — Но даже если не он, так другие. — И устало откинулся на спинку стула. — Я включу ваше сообщение в свой отчет. Может, хоть это пробудит кое-кого от спячки там, в Вашингтоне. Мне наплевать — слухи, не слухи… Я сообщаю обо всем, и точка. Подчас получаешь гораздо больше надежной информации от слухов, чем от самых тщательно документированных свидетельских показаний.