Вдруг отворилась дверь, и в мастерскую вошел Суварнин; молча сел рядом. Безмолвствовали долго; наконец Баранов заговорил, не глядя на друга, дрожащим от переживаемых эмоций голосом:
— Сегодня я был в галерее; долго разглядывал свою картину. Может, все дело в моем больном воображении, но мне показалось, что я заметил в ней нечто странное.
— Что же?
— Вдруг эта картина мне кого-то напомнила. Долго-долго думал — кого же? И вот сейчас, Суварнин, я вспомнил. — Резко, с мучительным выражением на лице повернулся к критику, посмотрел на него в упор. — Суварнин, признавайся: ты когда-нибудь замечал сходство «Зеленой обнаженной» с моей женой Анной?
Суварнин подумал; закрыл глаза — зрение испорчено многочисленными просмотренными им по службе фильмами; потер задумчиво нос; наконец признался:
— Нет, не заметил. Нет, ни малейшего.
Баранов довольно улыбнулся.
— Боже, какое облегчение! — вздохнул он. — Каким ужасным шоком это стало бы для нее! — Снова раскрыл атлас у себя на коленях и, опустив голову, внимательно разглядывал маленькие, закрашенные голубым и красным цветом страны, расположенные посередине теплой Атлантики.
— Суварнин, — спросил он, — ты когда-нибудь был в странах Карибского бассейна?
— Нет, никогда, — ответил Суварнин.
— Какие, по твоему мнению, растут фрукты в Коста-Рике, которые мог бы изобразить на своем натюрморте художник?
Суварнин, тяжело вздохнув, встал со стула.
— Иду упаковывать вещи, — глухо сообщил он.
Баранов остался один в холодной студии, по-прежнему остро вглядываясь в яркую, разноцветную, с повторяющейся раскраской карту.