Басевич не мог видеть своего лица, однако почувствовал, что к его щекам прилил всегдашний румянец, быть может, даже более здоровый, чем прежде. Вольф Кактусов тоже заметил эту перемену. Он потускнел и, буркнув что-то маловразумительное, ретировался. Беднягу Вольфа, работавшего в тех же изданиях, что и Басевич, терзало горькое предчувствие, что в этом месяце статьи в глянцевых журналах вновь уплывут к неприятелю и ему опять придется ограничиться одной-двумя рецензиями в малотиражках.
Испачкав пару страничек блокнота рассуждениями о творческой индивидуальности Хмарыбы, Басевич покровительственно похлопал сияющего художника по животу и поспешно отчалил. Загадочное возбуждение охватило его: Басевичу померещилось вдруг, что он очень спешит, более того – опаздывает.
Подобно старой полковой кляче, услышавшей трубу, искусствовед приостановился на минуту, подтянул брюки, взбултыхнулся весь от живота до груди – и рванул. Точно мексиканский ураган, он бешено мчался по пыльным дворам, оставляя за собой легкий шум рассекаемого воздуха. Мелькали станции метро, бетонные заборы, мусорные контейнеры, концертные афиши, тревожно скрипели эскалаторы, гудели автомобили, а Басевич все летел, ничего не замечая вокруг.
Поднявшись к себе на восьмой этаж, он повернул в двери ключ – и провалился в прохладную тишину квартиры. Здесь только служитель искусства опомнился, поняв, что на самом деле спешить ему было некуда, и, осознав это, испугался.
«Чего это я? Что на меня нашло? Пустырника, что ли, выпить?» – задал он себе вопрос, снимая забрызганные грязью ботинки.
Внезапно с кухни донесся тоскливый звенящий звук, будто прыгала ложечка в стакане.
– Кто там? – окликнул Басевич.
Тишина. И снова звякнула ложечка.
– Кто там? – повторил Басевич, еще больше пугаясь.
На цыпочках, с упавшим в пропасть неизвестности сердцем, Сергей Тарасович пробрался к двери кухни, открыл ее и заглянул. Поначалу ему показалось, что в кухне никого нет, – и он совсем было успокоился, но тут негромкое покашливание со стороны стола привлекло внимание очеркиста. Неубранная с утра селедка подпрыгнула всеми кусочками, неторопливо приподнялась на тарелке, сложилась неровной пирамидкой и встала на хвост. Отрубленная рыбья голова уставилась на Басевича красными выпученными глазами.
– Отдай эйдос! – грозно потребовала она, открывая и закрывая рот.
– Кого отдать? – непонимающе прошептал Басевич.
– Скажи: «Я отдаю эйдос и отказываюсь от всех прав на него!» Повторяй! – совсем уж угрожающе прошипела селедка и подплыла по воздуху к самому носу очеркиста. К ноздрям селедки присох кружочек лука – и этот-то кружок, довольно заурядный во всех отношениях, теперь почему-то особенно пугал Сергея Тарасовича.