– Что? – воскликнула потрясенная Настя. – Бабуля умерла? Но когда? И почему вы ничего мне не сообщили?
Тетя Оля нехотя пояснила:
– Да, мамочка умерла, уже почти год прошел. И кстати, из-за тебя! Дима случайно проболтался о том, что ты в колонии, у мамы случился сердечный приступ, в больнице она и умерла. Вот видишь, что ты наделала, Анастасия! Смерть родной бабки на твоей совести!
– Тетя Оля, это нечестно, – тихо проговорила Настя. – Я не желала бабушке смерти. Я не хотела, честное слово. Мне очень жаль...
– Все вы, кто сидел, такие! – взвилась тетка. – Только о себе и думаете, только на себя одеяло тянете! А о нас, своих родственниках, ты подумала? Ты там на всем готовом жила, о будущем не заботилась, что в жизни происходит, не ведала. А как Союз развалился, здесь такое началось! Цены сразу до небес взлетели, инфляция скакнула, а зарплаты как были крошечные, так и остались!
– Но ведь вы сделали ремонт... – проронила Настя, стараясь прийти в себя от вести о смерти бабушки. Она так хотела навестить старушку, и вот теперь оказывается, что больше никогда ее не увидит. – И еще от бабушки осталась квартира... И коллекция картин... И драгоценности... – Бабушка Настя (в ее честь Лагодины и назвали дочку) была когда-то известной балериной.
– Вот, вот, ты сразу о материальной стороне дела! – запричитала тетка, и Насте сделалось стыдно. – Еще бы, чему тебя в колонии еще могли научить? Только деньги чужие считать, в чужой рот заглядывать, имуществом других распоряжаться! Мама все нам оставила и Саше!
– Что ж, конечно, правильно, – пробормотала Настя.
Тетка победоносно посмотрела на племянницу и продолжила:
– А что касается этой квартиры... За квартирой надо было кому-то смотреть, в порядке содержать, ремонт делать. Мы и занялись, все сами оплатили! Поэтому вполне естественно, что мы здесь и прописались. А тебя ведь отсюда выписали, когда отправили в колонию. Кроме того, квартиру мы приватизировали.
– А что это значит? – спросила Настя.
– Квартира, Анастасия, теперь наша собственность. Была государственная, а стала наша. Вернее, моя и Сашина. Риточку мы решили не прописывать. Ее малыша пропишем, а вот саму Риточку – зачем? У нее собственные родители имеются, а у тех своя «трешка».
Настя, в голове которой все смешалось – смерть бабушки, приватизация какая-то, беременность Риты, кивнула:
– Я, если ты хочешь знать мое мнение, не против. Если вы приватизировали, значит, так тому и быть. Говорю же, я не против того, чтобы Саша, Рита и их ребенок жили здесь...
– Еще бы ты была против! – заметила ехидно тетка. – Я ведь сказала – квартира приватизирована на мое имя и на Сашино. Понимаю, ты так долго была в колонии, что от жизни отстала. Ладно, объясню: раз мы жилплощадь приватизировали, значит, она теперь наша. И только наша.