Несколько дней с температурой под сорок он провалялся в гриппе. Магда сидела у его кровати.
— Вы меня ставите в унизительное положение, — сказал он. — Я не хочу быть вам обязан.
На это она тихо проговорила:
— Мое положение еще более унизительно.
Были вопросы, на которые она отвечала охотно. Оказывается, она была замужем. Три года. Муж погиб в 1945 году во время Пражского восстания. Фашисты расстреляли трех человек, прямо на Карловом мосту. Английский изучала в университете. Работала переводчицей в туристской фирме. Потом ее взяли переводчицей в органы.
— Что вам сказали про меня? — внезапно спросил он.
Магда ответила не сразу. У нее была манера отвечать помедлив, как будто фразу она складывала в уме. Поэтому ее никогда не удавалось застать врасплох…
Сказали, что наверняка будут провокации и он нуждается в защите. Что на него будут охотиться иностранные разведки, подсылать к нему женщин…
И как же она собирается его защищать? У нее есть оружие? Чем же она отразит нападение? У нее даже нет кочерги.
Кажется, ему удалось ее рассмешить. Ее крупному лицу не хватало красок.
— Вам бы пошла косметика…
— Вам бы тоже пошли плечи пошире, а шевелюра погуще, — ответила она.
Оказывается, она умела постоять за себя! Однажды он застал ее за картами.
— Это что, пасьянс? — поинтересовался он, потому что любил пасьянсы.
— Нет, я гадаю.
— На кого?
— На вас.
— Что получается?
— Долгая жизнь. Вам предстоит большое дело.
— А в личной жизни?
Она подняла глаза.
— Я не могу на себя гадать.
— А на других?
— Не хочу.
После выздоровления, в первый день, когда он вернулся с работы, Магды не было дома, а его книги были сложены на подоконнике. Джо разозлила эта бесцеремонность. Но он сразу успокоился, заметив, что и книги и бумаги были перенесены в том же порядке. Джо открыл шкаф — его белье было аккуратно разложено. Но доконали его носки. Он их всегда стирал себе сам и никогда не гладил. А тут… Выглаженные носки, выглаженные трусы. Квартиры, комнаты, гостиничные номера — обычно это были захламленные помещения, кое-как прибранные горничными или приходящей уборщицей…
Он посидел в кресле, зажег торшер, на кухне заглянул в холодильник, там тоже все было разложено по отделениям — помидоры, морковка, бутылки молока. Возникло ощущение налаженного домашнего порядка, уюта, какого-то непривычного ему, слишком аккуратного существования, приготовленного для спокойной работы. Эта демонстрация преимуществ семейной жизни забавляла и одновременно раздражала. Очевидно, делалось это исподволь, пока он болел. Он посмотрел на грязные следы своих сапог, скинул их, подтер пол щеткой.